Их было трое воров, укравших кольцо. Пошел разведчик, сел под окнами этого дворца и слышит: «Господи, спаси и сохрани, один прошел, еще два осталось». Это цыган молился перед иконой. Мол, день прошел, еще ему жить два дня. Побежал вор к подельникам. «Ой, — кричит, — смерть нам! Я сел у окна, а гадальщик и не оглянулся. Видно, почуял меня, говорит, один, мол, пришел, еще два остались!» Не поверили воры, хотя и задумались: «Может, ему послышалось? Вызнаем». Второй в разведку пошел. Повторилось: два, мол, уже, остался третий. Приходят к цыгану — бери кольцо, морэ, да золота мешок. Только царю не выдай нас. Смерть ведь. Цыган не оплошал: «Идите с миром. Я вас не выдам». И затолкал кольцо в вареную чечевицу да бросил царским уткам. Их было двенадцать, уток-то, царь с рук их кормил, любил очень. Одна подлетела и проглотила ту самую чечевицу. Три дня прошло, царь спрашивает: «Ну, цыган, где кольцо?» — «Твое кольцо находится, ваше величество, в желудке одной из уток». Расстроился царь, но кольцо дороже. Уток велел зарезать. Нашлось!.. Озолотил царь цыгана и отпустил.
— Много тут разных смыслов, — сказал Сашка. — А ты скажи напрямик, что делать. Иван давно не Иван, его воры кличут Агатом. Он от табора не отвяжется. Если ему чего надо…
— Знаю, морэ, и раньше он, кроме себя, никого не считал за людей. Ему человека сгубить — что плюнуть.
— Что делать, пхури? — спросил снова Сашка.
— Убей. — Старуха прикрыла выцветшие глаза.
Глава 4
Кучерявый
Бессмертие — цепь перерождений. Хорошо бы перерождаться в своем обличье… И все, все помнить, что было с тобой в прошлых жизнях.
Артур тасовал колоду воспоминаний, как шулер, потерявший туза.
Во рту была горечь.
Требовалось немедленно вспомнить что-то. Для этого — сосредоточиться. Но туз пропал. А игра продолжалась.
Он вышел на улицу. Утро. На солнце, блеклое в облачной мути, можно глядеть, не щурясь. Оно будто пульсировало, погасая. Город еще не очнулся, рынок на тротуарах еще не вскипел пузырями и сыпью дикой торговли. Закрыты обменные пункты, а на бумажках — вчерашний курс доллара.
Артур шагал из улицы в улицу, как жилец коммуналки по коридору, ставшему бесконечным, — преображенному снами. В пору закрыть глаза. Но уже выползали из щелей люди с тележками и полосатыми сумками чудовищной тяжести. В сумках у них — товар на продажу. Дальше уже все по формуле: товар — деньги — товар. Вроде детской считалки: купил — продал — поел — поспал — купил — продал. А если кто и загнулся, тут же в цепочку встает другой и продолжает бессмыслицу.
— Слышь, командир, найдешь сигарету?!
Оборванец, картинный, как из спектакля, пил пиво «Хользен» из банки.
— Извини, последняя, — бросил Артур на ходу, хотя сигареты были.
Чуть не первый раз в жизни Артур отказал человеку. Обиделся. Ну, нахалюга… Высосет банку пива, выдернет у кого-нибудь сигаретку из суетливо подставленной пачки «Мальборо». Он небось «Приму» не станет курить… Пойдет в метро, сядет в поезд и выспится, ездя полдня из конца в конец. Из театральных лохмотьев полезут вши…
Артур машинально тронул в кармане последние свои рубли: надо что-то купить. Он голоден.
Облачность сгустилась, заморосил мелкий дождь; Артур поднял ворот, убыстрил шаг.
Раскинувшись, как Даная, на парапете у входа в ночной кабак возлежала особа, на вид еще не достигшая паспортного возраста. Скорее всего, наркоманка, если судить по идиотски-блаженной улыбочке. «Старею, — медленно проходя, подумал Артур. — Раньше бы я разбудил эту дрянь и оттащил к папе-маме, теперь… воля Божья».
Нырнул в метро. А там нищие, как на церковной паперти.
Настроение у Артура было такое, что все они — старики с костылями, матери с полуживыми детьми, девочка в инвалидном кресле, — все казались сейчас актерами.
— Мы беженцы!.. — бормотали дети.
Им бросали бумажную мелочь.
— Мы проездом, деньги у нас украли…
«Обворованным» в городе подают, как в деревнях подают погорельцам. Подают, будто откупаются от беды, что с каждым может случиться.
Думая обо всей этой ерунде, Артур не заметил знакомца. Но тот заступил дорогу.
— Здорово, Артур! — сказал Кучерявый и для убедительности добавил: — Не боись.
— Чего мне бояться? Здравствуй.
— Куда этот перстень делся? — спросил Кучерявый. — Агат икру мечет.
— Ты лучше не встревай в это дело, — предупредил Артур.
Кучерявый не отставал. На этот раз он был трезвый. Толпа обтекала их.
— А из-за тебя, борода, — сказал Кучерявый, — много смуты. И я, в натуре, не понимаю, что ты за птица.
— Тебя как мама твоя назвала? — спросил Артур. — Имя-то есть у тебя? Ну так вспомни, представься.
— Ну, Валька…
— Не Валька, а Валентин. Пошли в кафе, потолкуем.
— Не против, — сказал Валентин Кучерявый.
Сели за столик. Артур взял в руки меню, его передернуло.
— Не тушуйся, Артурыч, капусты хватит. Делай заказ. Коньяк не забудь. Закусь бери на свой вкус.
Официантка взяла заказ, знающе покосилась на Кучерявого. Через минуту был и коньяк — не в фужерах, бутылка армянского, зелень была, огурчики, холодное мясо, рыбка с лимоном.