Цыганское счастье

О смерти думала. Когда Васо меня пыкылимос сделал, я тоже думала, Но тогда стыдно было. А сейчас стыда не было. Сейчас вся кровь из души моей вытекла. Я уже ничего не хотела. Смерть радостью мне показалась. Пусто, как в пустой хате, в душе моей было. Лед холодный - душа. Тело горело - душа замерзала. Умру, никто меня не найдет здесь, подумала. Никто не вспомнит. Никто, никогда обо мне не вспомнит. Спи, спи, Сабина. Когда пусто, надо уснуть. Нет! Как уснуть? А Богдан? Бог мой! У меня Богдан есть! Бог мой! Бог мой! Надо идти. Надо обратно идти. Он меня ждет. Богдан, мой Богдан. Я встану. Сейчас я встану. Только согреюсь немножко. Сейчас будет тепло. Угли горят. Жаром горят. Отец мой, Тома Бужор, в белой рубахе в кузне стоит. Угли жарко горят. Я вижу лицо отца. Он улыбается. Он манит меня рукой. "Сабина! - шепчет.- Покажи людям фокус! На, на, Сабина! - И достает уголек щипцами из горна. Красный, горячий уголек.- На! Проглоти, Сабина… Ты что, боишься, Сабина?" - "Нет, татэ… Нет! Я ничего не боюсь… Как скажешь, так я и сделаю. Я все для тебя сделаю…"

Я проглатываю уголек. Мне становится жарко, мне очень жарко. Отец! Дай мне воды, отец. Где ты? Почему тебя нет? Куда я иду? Люди кругом. Солнце кругом. Баро форо! Все на меня глядят. Я бегу. Мне надо бежать. Я хочу напиться воды. Я к Дунаю бегу. И они за мною бегут. Гаже бегут. Казенные гаже бегут. "Воровка! Воровка! - гусыня кричит.- Деньги украла! Мои трудовые деньги…"

Бог мой, они меня догоняют. Бог мой! Не брала я ваших денег. Бог мой! Спаси меня! Спрячь меня."

Глаза открыла - жаром тело горит. Пить хочу. Очень пить хочу. Тело чужое. Пусто в душе. Пусто на сердце. Надо идти. Богдан один, он там один. Почему я лежу? Надо встать. Сейчас встану, силы найду и встану. Бог мой, дай мне силы! Воды дай! Жарко! Бог мой, мне жарко. Очень жарко. И ладошка жаркая гладит мое лицо. Лоб мой гладит. Я знаю, знаю - это дале! 16 Дале моя. Я ее никогда не видела, но знала, чистой душой своей знала - она найдет меня… Дале! Как зовут тебя, дале? Почему ты меня не вырастила? Мне жарко, дале! Не бросай меня, дале. Возьми меня в свою хату. Дай мне веник, я подмету в твоей хате. Я ходить за тобой буду, любить, тебя буду, дале моя родная. Не бросай, не бросай меня.

"Дочка! Дочка моя,- позвала дале.- Ты чего здесь лежишь, дочка моя?"

Меня жарким током ударило. Я подняла голову, открыла глаза. Нет, нет - это не дале моя! Дале моя - красивая, молодая. А эта старей старости старой. Ей и гадать не надо - вся жизнь позади. Стоит, на палочку опирается, глядит на меня:

"Дочка! Что ты лежишь здесь? Мэй, мэй, мэй! На сыром разве можно лежать?"

"Можно, бабушка…" - Я встать хотела. Голова закружилась.

"Да ты заболела! Лоб горячий… Платье… Мэй, мэй, мэй! Кто ж тебя так?"

"Ветер ночной…- я ответила и в глаза ее глянула: - Помоги встать… Мне надо идти… Меня Ббгдан ждет…"

"Господи! Да куда ж ты пойдешь? Куда ж ты такая слабая? - руку свою протянула.- Идем… Идем до меня… Идем, молока дам. Идем… Я туточки, с краю живу… С Милкой живу. Идем, идем, обопрись об меня… Ой, горечко, горечко…"

Взяла она меня под руку. Подняла. Свет в глазах моих закружился, стены, сарай, крыша худая - поплыли красным, синим, зеленым - "кубизмом" поплыли. Бог мой! Бог мой! Что с тобой сделали, Сабина? Бог мой, Сабина! Какая ты слабая стала… Кто она, эта старушка? Кто я ей? Не знаю. А голос родней родного. Ведет меня, а сама еле ногами перебирает. Сама еле ходит…

Есть, есть добрые люди на свете. Кто тебе скажет, что нет, не верь. Тот, кто сказал, сам злой на людей. Злому не верь. Злой злом живет. Не верь. Есть добрые люди. Не ищи среди богатых. Богатые неба не видят. Солнца не видят, луны не видят. Богатым Хрущевы видеть мешают. У бедных хрущевых нет. Сироты - добрые люди. Душа у них близко к сердцу. На горе чужое душа у них близкая. А достатка, богатства они не имеют.

Жила эта старушка одна в хате - халупа бывает богаче. Только и радость, что с Милкой жила. Тепло у нее было в хате. Посижу, думаю, отогреюсь, пойду. Надо идти. В Ахиллею мне надо идти. Меня Богдан ждет.

На лежанку легла день, ночь, еще один день, еще одна ночь - встать не могла. Жаром тело горело.

Старушка меня лечила. Как ее звали - не знаю. Не спросила, забыла спросить. Себя забыла. А она нет - она за мной, как за внучкой, ходила. Маслом подсолнечным тело растерла, травой поила. Горькой была трава, а жар из меня выгоняла, слабость мою выгоняла, И молоко я от Милки пила. Козу ее звали Милкой. Старушка с ней, как с человеком живым разговаривала, гладила ее, щеткой по шерсти чесала. "Ешь, ешь, Милка, соломку совхозную,- приговаривала.- Не нравится, да? По глазам вижу - не нравится. А ты потерпи, потерпи, кормилица. До травки с тобой доживем, до травки зеленой… Ешь, ешь, молочка дай… Кружечку молочка доченьке дай. Захворала доченька. Видишь, Милка?"

Милка глядит на меня. Глаза человечьи, все понимает. А старушка ладошкой лоб мой горячий гладит.