Цыплёнок и ястреб

Мы взяли кофе, расселись и принялись рассказывать военные истории.

Когда «Священники» расположились на ночь лагерем, их атаковали. Четверо новых пилотов были ранены. А месяцем раньше, в ходе штурма, один новый пилот погиб.

Мы рассказали, как ганшип, на борту которого все были без сознания, совершил посадку (его назвали Призрачный Ганшип), как мы доставляли в форт трусливых солдат АРВ и как АСВ захватила артиллерийские позиции 101-й. Но больше всего мы хвастались своей новой жизнью под чутким руководством Кольцевого. Ледовые рейсы, вечеринки с пивом, строительство силами вьетнамцев, санитарные машины с девочками — то, что надо. Мы рассчитывали потрясти их спартанские взгляды. И чем больше мы рассказывали, тем неуютней становилось Фаррису.

— В Кавалерии этого парня бы повесили, — он уверенно кивнул.

— Командирское дело он делает, — сказал я.

Фаррис ответил кивком, но было видно, что он мне не поверил. Если дело делала не Кавалерия, то его никто не делал.

Мы поели и просидели в гостях дольше, чем следовало. Солнце опустилось низко, нам оставался примерно час, чтобы вернуться. Мы попрощались в последний раз.

— Держитесь, «старички», — сказал Коннорс.

— Это точно. Недолго уже осталось, — ответил я.

— Не забывайте, как все кончится — отметим! — окликнул нас Коннорс, когда мы уже уходили.

— Будете в городе — дайте знать! — отозвался я.

Последними заданиями в Дакто были вылеты за трупами. Мы высаживали поисковые группы в разных местах разбомбленного района и дожидались, пока они буквально вынюхают тела. За те дни, пока мы сворачивали лагерь, трупы здорово созрели.

«А у нас тут вечеринка была», — мысленно сказал я бесформенному мешку. Кто-то попытался выпрямить неудобно согнувшееся колено. Оно распрямилось, но когда его отпустили, тут же согнулось вновь. Запахло так, что я начал задыхаться. Это мог быть и я, подумалось мне.

Семнадцатого июля мы вернулись в наш постоянный лагерь в Фанрань на четырехдневный отдых. Следующей остановкой был Туйхоа.

Двенадцатого числа нам с Гэри остался месяц. В роту на замену прибыли четверо новых пилотов. Мы и в самом деле считали, что нас переведут на административные полеты для батальона АРВ.

— Извините, но не получилось, — сказал Дикон. — Кольцевому поставили новые задачи и он говорит, что в Туйхоа дел у нас будет очень много. Мы будем поддерживать две части, одну корейскую. Понадобятся все пилоты, которые есть.

Я глянул на Гэри. Гэри глянул на меня. Мы оба глянули на Дикона.

— И чего тогда все говорили, что последний месяц у нас будут только административные полеты? — спросил я.

— Мы думали, что так и будет, — Дикон сам расстроился; эта новость ломала и его ожидания.

«Программа последнего месяца» превращалась в несбыточную мечту — какой она, наверное, и была с самого начала.

— Я знаю, что вы оба здорово устали. Просто держитесь и делайте то же, что и раньше. Вы сами не заметите, как будете дома. Если вам от этого станет легче, думайте, что нам всем осталось еще шесть с лишним месяцев.

— Ладно, Дикон, надеюсь, что когда тебе останется недолго, ты получишь какой-нибудь перерыв. Должен сказать, что он тебе понадобится. Мне понадобился, — сказал я.

— Знаю. Мне правда очень жаль, — и Дикон вышел из палатки.

Мне пришлось перевести стрелки на своих часах. Каждый закат приближал меня к моменту, когда я выберусь отсюда. Мой календарь отщелкивал дни и дошел до нуля. Когда мне пришлось прибавить к нему еще двадцать пять закатов, я напрягся по-настоящему.

— Слушай, — сказал я доку Да Винчи. — Я устал. Я не сплю по ночам. Я принимаю транквилизаторы, чтоб нормально работать. Мне нужен перерыв. Можешь что-нибудь сделать?

— Боб, хотел бы я тебе помочь. Но физически ты в норме.

Я так на него и вызверился:

— Глянь на меня. Во мне и ста двадцати фунтов нет. Я же выгляжу, как полное говно!

— Если ты еще три недели погуляешь тощим, ничего не будет.

— Да дело не в том, что я тощий, а в том, почему я тощий. Я выдохся. Я измочален. Я хочу делать небоевые вылеты. Как и сотни пилотов каждый день.

— Что ж, если ты скажешь мне, что боишься летать, я мог бы отстранить тебя от полетов.

— Если я скажу, что боюсь летать, ты меня отстранишь?

— Да.

Зачем он хочет взбесить меня вот таким образом? Зачем ему слышать, что я боюсь? Почему он просто не может использовать свою власть, власть медика, чтобы отстранить меня?

— Я такого сказать не могу. Летать я не боюсь. Я просто считаю, что я, или Гэри, или любой другой «старичок» больше не должны участвовать в штурмах. У нас у каждого уже за тысячу боевых вылетов. Мало? Нельзя поставить на наше место каких-нибудь сайгонских вояк? Им бы тренировка не помешала. А мы с Гэри остаток командировки могли бы возить важных персон или что-нибудь еще.

— Я тебе сказал, что можно сделать.

— Я так не могу.

— В общем, не принимай транквилизаторы днем, — сказал Да Винчи.

На чем разговор и закончился.

Мы с Гэри сидели за столиком и смотрели, как Искатели веселятся на своей вечеринке. Ни он, ни я не могли присоединиться к ним. Хохочущий череп больше нас не смешил.