Цыплёнок и ястреб

Возглас принадлежал человеку с лицом херувима. Это был капитан Кинг, также известный, как Король Неба.

— Ну хорошо, блин, хорошо, — Дэринг раздраженно глянул на Короля. — Может, покажешь, что у тебя есть?

— То, что у меня есть, я вставляю Нэнси между ног, чтоб чавкало. Так, Нэнси?

Нэнси была девушкой-вьетнамкой лет двадцати и у нее было особое разрешение работать в баре до восьми вечера. Остальным вьетнамцам полагалось покидать территорию на закате.

— Не-е-ет! Плохой человек! — она залилась краской.

Насколько я знал, Нэнси никогда не отвечала на вульгарные запросы Короля. Или кого-либо еще. Она была очаровательна, аккуратна, хорошо работала и была прекрасной официанткой. На все авансы она отвечала, что замужем.

— Эй, Мейсон, — увидев меня, Кольцевой откинулся на спинку стула. — Не узнаешь своего товарища?

И он показал на грузного человека, сидящего рядом.

— Не узнаю, сэр.

Кольцевой жестом пригласил меня сесть рядом.

— Это мистер Кэннон, из… — он глянул на Кэннона.

— Рота «Д», 227-й, — сообщил Кэннон.

— Прямо за ближайшим углом, — сказал я. — Рад познакомиться.

Кэннон лишь кивнул в ответ. Его что-то беспокоило.

— Ага. В Кавалерии Кэннон водил ганшипы. Но у нас в роте пилотов назначают на машины по их весу. Сам знаешь, какие маломощные эти модели «Б», особенно если боеприпасами нагрузить. А потому все наши пилоты ганшипов — такие тощие хмыри, типа тебя.

Я дернулся. Вот почему Кэннон был встревожен. Кольцевой назначал его на слики. И собирался назначить меня на ганшипы.

Кольцевой увидел, что я переменился в лице:

— Что такое?

— Я вожу слики.

— А я вожу ганшипы, — вставил Кэннон.

Кольцевой опустил брови до более официального уровня:

— Короче, это моя политика. Тощие на ганшипах, толстые на сликах. И потом, Мейсон, чего ты беспокоишься? Ганшипы куда безопасней сликов. Большинство попаданий получают слики. На ганшипе у тебя хоть есть из чего стрелять в ответ.

«Фантом» загрохотал на взлете.

Дэринг изменил строчку:

— …Враги попадутся в медвежий капкан.

— Я налетал шестьсот боевых часов пилотом слика. Весь мой опыт — это слики. И я пока живой. Не хочу ничего менять на этом этапе игры.

— Я тоже, — сказал Кэннон. — Я тоже пока живой и менять ничего не хочу.

— Шестьсот часов? — Кольцевой, похоже, впечатлился.

— Именно так.

— Блин. В нашей роте почти все, даже Дикон — это триста часов максимум, — Кольцевой постучал своим кольцом по столу. — Небось все жопы себе отлетали, а?

— Ага. И я знаю, что такое слик.

— А я — что такое ганшип, — сказал Кэннон.

— Блин! — кажется, Кольцевой растерялся. — У меня же политика, вы понимаете.

Кэннон мрачно откинулся на спинку стула. Еще один ебаный любитель инструкций, думал я.

— Ладно, ладно, хорошо, блядь. Идет она на хуй, моя политика. Кэннон, летаешь на ганшипах. Мейсон, летаешь на сликах, — Кольцевой ухмыльнулся. — И это приказ.

— Есть, сэр, — сказал я.

— Годится, — отозвался Кэннон.

— …И враг будет пойман в медвежий капкан, — завывал Дэринг.

— Нет, нет, нет, — внезапно Кольцевой обернулся к кругу поэтов-песенников. — Ужасно, ужасно, ужасно.

Король Неба упал на колени, зажав себе уши:

— Я сейчас сблевану! — вскричал он, согнулся и оглушительно рыгнул.

— Короче. Будет нормальная песня — на два дня поедем в Сайгон на конкурс, — объявил Кольцевой. — Вы же не против два дня хуи пинать в Сайгоне, так?

Это объяснение ударило меня как обухом по голове. Конкурс? Конкурс песни? Кэннон, скрестив руки на груди, посмотрел на меня и покачал головой. ОЧЕНЬ СТРАННЫЕ РЕБЯТА.

Поэты заспорили; Дэринг снова заиграл. На этот раз три человека из двадцати, что были в клубе, подхватили. Пока они пели, я увидел, что на стене что-то движется. Над стойкой бара был приделан человеческий череп, клацавший челюстью в такт. Король Неба, сидя за стойкой, дергал за веревочку:

— Давай пой, Чарли!

— Чарли? — спросил я Реда.

— Да, док сделал его из головы ВК, которую мы притащили.

Я кивнул. Какое еще имя можно было дать голове ВК?

Песня завершилась.

— Блевотина, — сказал Дикон.

— Думаешь? — Кольцевой глянул на него с тревогой.

Дикон был одним из двух командиров взводов в Искателях. А еще он числился ротным инструктором и на полставки подрабатывал местным мудрецом. Волосы его седели, лицо было приятным и искренним. Кольцевой ему безоговорочно доверял.

— Ну.

— Что ж, — Кольцевой покачал головой. — Значит, нужно пытаться и дальше.

Искатели отбыли на рассвете. Я остался в лагере с еще одним уоррентом, которого звали Стальони. Нам надо было перегнать один слик на ремонт.

Стальони рассказал, что четыре-пять машин роты уже вылетели к новому месту в Нхонко:

— Обычно мы так и делаем. Посылаем нескольких ребят вперед, чтобы они разбили лагерь, а сами пока остаемся здесь и делаем перерыв.

Стальони был высоким, спокойным, со смуглой кожей. Его акцент показался мне нью-йоркским.

— Флэтбуш. Это в Бруклине, — сказал он.

— Значит, мы просто ждем, пока машина не будет готова, а потом улетаем?

— Ну да. Техники мне сказали, что к завтрашнему утру все сделают.