ТУ-104 и другие

Я оторвалась от письма и удивленно посмотрела на дворника. У дяди Кости есть сын!

«...Ваш Виктор героически трудился вместе с нами на сооружении самой высокой трубы. Она высотой 120 метров. У Виктора есть девушка. Ее зовут Маша. Она работает у нас в бригаде лебедчицей. Скоро мы должны отпраздновать их свадьбу. Так что не волнуйтесь. Все хорошо. Недавно мы работали на трубе. Было холодно. И вот случайно обрушилась решетовка — площадка, на которой мы стоим, когда кладем кирпич. Виктор сорвался и бригадир Иван Кузьмич...»

Мне вдруг стало очень холодно.

— Дядя Костя, пойдемте в дом к нам?

Я встала и показала пальцем на себя и на окна.

— Пойдемте...

Дядя Костя понял, тяжело оторвался от скамейки и так же тяжело и покорно пошел за мной.

В зимовье я заставила дядю Костю раздеться, растопила печь, поставила чайник. Дворник в толстых ватных брюках и расстегнутой грязной ковбойке ссутулился над столом. Я присела рядом и снова принялась читать.

«...и бригадир Иван Кузьмич. Они живы. Судьба у них, значит, оказалась счастливая. Случайно повисли на арматурных прутах. Так что все хорошо. Но вот тут у Виктора сорвался с ноги валенок. А пока мы их сняли, прошло всего два часа времени.

Сейчас Виктор и бригадир наш, Иван Кузьмич Синицын, в больнице. Чувствуют себя хорошо. Мы к ним все время приходим. Вы уж простите Вашего сына, что он Вам очень давно не писал. Мы его, когда он поправится, поругаем всяко. А у него обморожена была нога. Холодно тогда было. И врачи ему ногу лечили. Только он, Ваш Виктор, будет потом немного хромать. А так все хорошо. На работе бывает всякое. Мы, строители, приглашаем Вас приехать к нам, вот и деньги Вам высылаем. А Виктор, он попросит у Вас прощения, что забыл совсем было про отца. Когда он поправится, мы его поругаем. Но сейчас он Вас очень желает видеть, а написать сам стесняется. Приезжайте. Мы подыщем работу Вам здесь. И Маша Викторова Вас приглашает, и все мы. Купите билет на самолет, мы Вас встретим всей бригадой. Трубу мы уже заканчиваем. Приезжайте и дайте телеграмму. Большое Вам рукопожатие, Константин Адамович...»

Под письмом стояли подписи. Много подписей.

— Дядя Костя, надо ехать. Туда! — Я показала дворнику на окно, на низкое, серое небо, из которого все сочился теплый снег. Я раскинула руки, как крылья:

— Лететь надо, дядя Костя! Мы вас отправим. Полетите?

Дядя Костя заморгал мутными глазками. Оживился.

— Н-н-а-а!

Он ткнул меня пальцем в плечо и, тоже раскинув руки, как крылья, закивал головой на потолок.

— Да, да, дядя Костя! Самолетом! — закричала я.

Дядя Костя посмотрел на отрывной календарь, потом перевел взгляд на меня. Я загибаю листки.

— В воскресенье. Если снег перестанет...

— Н-н-а-а!

В голубых глазках дворника теперь радостное доверие. Дядя Костя легко встает, хватает ватник и быстро уходит. Через несколько минут он появляется во дворе с метлой, лопатой и яростно начинает разбрасывать снег. Вот уже и ватник висит на палисаднике. Дядя Костя подходит к нашим окнам, стучит в стекло пальцем и, когда видит меня, раскидывает руки крыльями и улыбается.

Рыжая Майка говорит:

— В каждом порядочном доме должен быть абажур. Розовый. Тогда все будет казаться в розовом свете.

Смуглая Фарида придерживается другого мнения.

— Ничего подобного. Абажур — это отсталость. Вот если я выйду замуж, у нас будет трехкомнатная секция... Так вот, в спальне я такой торшерчик отгрохаю — дети сами будут родиться!

Я молчу на раскладушке и просто слушаю. Потом перебиваю девчонок: