ТУ-104 и другие

...Когда на старом корабле
уходим вдаль мы.
У берегов родной земли
нас провожают пальмы...

Через два часа — старт. Разбежится по отпотевшей бетонке самолет, и останется внизу забрызганный капелью город, его скверы с оплывающими снежными наметами, тополевая «Слобода весны».

Оттепель пришла ночью. И воскресный день подарил аэродрому бездонное солнечное небо. Дядя Костя разбудил нас очень рано. Выбритый до синевы, со свежими порезами на худых, морщинистых щеках, он тоскливо сидел потом до самого вечера на оттоманке, волновался, смотрел напряженными, ожидающими глазами.

Почти весь двор вышел провожать дядю Костю. Голуби, и те сгуртились внизу, у ворот. Дворник, дойдя до скамейки, повернулся, постоял, подумал, снял шапку и низко-низко поклонился всем. Ветер взбил, поставил торчком седые, реденькие дяди-Костины волосы. Так он и шел по улице, забыв надеть шапку, пока Майка не подсказала.

Особого труда провести дворника в машину нам не составило: Фаридка заговорила зубы знакомой дежурной по перрону. Теперь почти все зависит от самого дяди Кости. Мы устроили его на время в кухоньке — самолет семидесятиместный — «ТУ-104-А», и он должен там вести себя до взлета тише воды, ниже травы.

Уходя, я приложила палец к губам, показывая дяде Косте, что нужно сидеть смирно, и заметила, как сильно он встревожен всей этой таинственностью. Лицо его покрылось красными пятнами. Дядя Костя погладил мою руку своей мозолистой, негнущейся ладонью и согласно покачал головой.

...Через два часа — старт. Этих ста двадцати минут едва хватает на кучу неотложных приготовительных дел.

В самолетном расчете бортпроводников — «тройке» — у каждого свои, строго расписанные обязанности. Сначала все мы отмечаемся в специальном журнале о явке на вылет. Потом Фаридка — первый номер, старшая «тройки» — звонит командиру корабля и докладывает о готовности. Она же идет в бытовой цех и забирает там железный чемодан, где собрано все — от мыла и полотенец до настольных игр и лекарств.

Второй номер — я — оформляю документы на питание, посуду. Майка — третий номер — в это время получает на грузовом и почтовом складах накладные, квитанции, затем отправляется к самолету и ждет привозки багажа и груза.

На трапе ко мне пристал сияющий Генка Липаев, второй пилот.

— Ритонька, дайте я вас обниму. На вокзалах разрешается...

Он очень неприятен мне этот Генка. Весь какой-то гладенький, прилизанный, с бакенбардами.

— Отстань! — кричит ему Фаридка. — По воскресеньям не подаем.

— Ах, Фаридка! — Генка не успевает сочинить очередную пошлость, мы проскальзываем в самолет.

До взлета еще минут сорок. Дядя Костя, нахохлившись, сидит в кухоньке. Я подмигиваю ему. Он едва заметно улыбается. Снизу, из-под пола, слышится голос Майки, высокий, сердитый. Она ругается с грузчиками. Мы с Фаридкой бегаем по салонам, рассовываем в карманы сидений вешалки.

А самолет облеплен со всех сторон: утюгами-заправщиками, машинами со свежей питьевой водой, маслом, санитарной жидкостью для туалетов.

В последнюю очередь приходит «каша» — так мы зовем между собой грузовик с подъемником, который доставляет на борт контейнеры с питанием, термосы, корзины.

И, наконец, привозят пассажиров. Возле трапа длиннющая очередь. В кабине сразу делается тесно и шумно. Всех надо рассадить, показать, где и что. Краем уха я слышу, как Фаридку расспрашивает какая-то бабуся:

— Ты мне, дочка, вот что, старой, скажи. Правду ль, сказывали, ямы в небе есть, ухабины? Я вота к сыну насмелилась, дак как, ямы-то?

Фаридка, как всегда, за словом в карман не лезет:

— Встречаются, бабуся. Вернее, раньше встречались. А сейчас нет. Прошлую субботу у нас в Аэрофлоте массовый воскресник был. Вот мы последнюю яму и засыпали. Так что все в порядке, бабуся.

В салоне смеются, а старушка очень серьезно благодарит Фаридку:

— Спасибо тебе, милая. Я тебя после вареньицем угощу.

Первые двадцать минут полета, пока идет набор высоты, у нас, стюардесс, спокойное время. Ходить нельзя, и мы отсиживаемся в кухне.

Фаридка уже выдала информацию. Теперь болтает с нами:

— По пятому ряду, на «Д», сидит капитан, моряк! — И Фаридка мечтательно заводит глаза. — Мишка на Севере!

Самолет прокалывает небо. Подрагивает. Я заглядываю в отсек, где сидит дядя Костя. Он показывает на уши: мол, заложило. Я успокаиваю:

— Ничего, ничего. Пройдет.

Фаридка возится с бутылками, готовит поднос для воды и по привычке болтает:

— Это хорошо иметь мужа моряка. Ушел себе в плавание, а ты его, как дура, жди, плачь в подушку, на берег крутой выходи.

— Глупости мелешь, Фаридка, — говорит Майка. — Какой тебе еще матрос? У тебя же есть Аркадий...

— Ну и что, что Аркадий? Помечтать не даешь. Ограниченная ты, Майка. Лучше расскажи, как там твой Кирилл...