Тубплиер

Пузырь числился хроником, он приезжал на леченье каждый год – сам и выписывал себе путевку в своем профсоюзе – и сидел в санатории по три месяца. Свое прозвище он получил не зря: никто из обитателей Рощи, включая технический персонал, не мог припомнить, чтобы Пузырь сжирал за обедом меньше трех порций первого, будь то щи, гороховый суп или хоть простая затируха. Второго полагалось на каждого едока только по одной порции, а первое можно было трескать от пуза. Вот Пузырь и трескал, и никто его не мог опередить в этом деле. Отсидев свой срок, Пузырь собирал чемодан и отправлялся восвояси, в Сызрань, до следующего года. Со временем он превратился в такую же достопримечательность санатория, как бетонная скульптура спортивной пионерки перед конторой, в клумбе.

Высказавшись, Пузырь замолчал и вдумчиво принялся за еду. Заработали алюминиевыми ложками, выуживая тесемки капусты, и Семен с Владом Гординым. Проще было бы выпить содержимое тарелки через бортик, но такой способ, как видно, никому не приходил тут в голову. Возя ложкой, Влад вспомнил луковый суп с сыром и улыбнулся: о французском народном вареве он что-то читал, но представить себе, что это такое, не мог. Капусту туда, наверно, не кладут, но должно же там быть что-нибудь, кроме лука. Может, мясо? Мясом супа не испортишь… Так, с недоуменной улыбкой, Влад Гордин повернулся к соседнему столу, где едоки вовсю уже работали над вторым. На тарелках серело причудливо выложенное горкой то ли картофельное пюре, то ли каша-перловка.

– Это что? – спросил Влад у жующей женщины в домашнем халатике, сидевшей к нему вполоборота.

– Рубцы из каши, – сухо ответила женщина и поджала губы: вопрос показался ей надуманным. – Не видите, что ли?

– Рубцы из каши, – не сводя улыбки с лица, в тон жующей повторил Влад Гордин. Багровые рубцы прооперированных, рассекающие тело от соска до лопатки, стегнули его по глазам, всплыли в тусклом пару душевой. – Заяц из тыквы. – Одной рукою он обнял Семена за плечи, почти повис на нем, то ли кашлем давясь, то ли смехом. – Кровавый бифштекс из моркови… А у вас, – снова оборотился он к женщине, – есть рубец?

– Хулиган, – твердо сказала женщина в халатике. – А еще культурный… Чего надо, то и есть!

Влад Гордин хохотал. Лицо его покраснело, глаза налились слезами. Весь столовый корпус представлялся ему душевым бараком, и у всех этих людей здесь, у всех под рубашками и кофточками, и у этой тетки под халатиком, рдели рубцы справа и слева, от соска до лопатки. То был тайный знак туберкулезного братства – здесь, в «Самшитовой рощи», и под Уфой на кумысе, и в московских больницах, и в сибирских деревнях. Влад хохотал и не мог остановиться, как будто пониже ребер взялась разматываться у него какая-то пружина и справиться с ней, остановить ее ход было никак не возможно. Семен Быковский поглядывал на него с грустью. Наконец он легонько шлепнул Влада ладонью по спине и сказал:

– Ну хватит, хватит. Успокойся…

А профсоюзный Пузырь встал на сторону Влада Гордина:

– Смеется человек – ну и пусть смеется. Не кусается же! Может, смешно ему.

– Ему не смешно, – почти шепотом ответил на это Семен. – Ему страшно.

Влад расслышал.

– Братство, – пробормотал Влад Гордин, с нажимом вытирая глаза сведенными в щепотку пальцами. – Как монахи, как рыцарский орден Коха. Туберкулезные рыцари Самшитовой рощи.

– Госпитальеры, – кивнул Семен Быковский. – А что…

– Вроде того, – сказал Влад. – Но рубцы я все равно не буду есть, ты уж извини. Не могу пока.

– Правильно, – одобрил Пузырь. – Лучше мне отдай, я съем.