ТУБУРСКАЯ ИГРА | Хроники Ехо

Так вот, с иррашийским языком все ясно. А хохенгрон, в отличие от него, был не придуман, а по крохам извлечен из сновидений. Однако воедино сводился все-таки наяву, и на это, если верить некоторым специалистам, ушли даже не века, а тысячелетия. Поэтому, если вы однажды окажетесь у нас в Ехо и вам вдруг позарез приспичит подраться, просто ступайте к «Пьяному умнику», в «Крашеную репу» или любое другое заведение, где любят выпивать столичные профессора, а там объявите с порога, будто хохенгрон – искусственный язык. Или, напротив, сформировавшийся естественным образом. Какую бы позицию вы ни заняли по данному вопросу, желающие укротить буйство вашего интеллекта объявятся незамедлительно. Даже удивительно, что спор о происхождении хохенгрона так и не стал причиной новой гражданской войны – по крайней мере, в ту пору, когда я учился в Королевской Высокой Школе, к тому все шло.

Ох. Похоже, я чересчур увлекся. А всего-то и хотел объяснить, что сказанное на хохенгроне практически не поддается переводу. Разве что очень приблизительному. Но если переводчик не будет стараться изо всех сил, он не сумеет сохранить вообще ни единой крупицы смысла. А если разобьется в лепешку, сможет хотя бы смутно намекнуть, о чем шла речь.

Зато теперь вы можете вообразить, с каким упоением и азартом я подслушивал чужой разговор. И как был счастлив и горд собой в те моменты, когда не просто приблизительно понимал, что за тема обсуждается, а начинал улавливать некоторые важные нюансы. Например, мужчина отзывался о весенних ливнях с должным уважением, но все же неодобрительно – очень похоже на то, как сэр Джуффин Халли поминает порой Лойсо Пондохву и других Великих Магистров Смутных Времен. «Как будто неукротимые буйные неизбежные как будто великолепные как будто приходят плясать чужие неприглашенные как будто для сладкоскучающих утомленных давно бездеятельных как будто не для меня», — говорил он, а женщина мягко возражала: «Как будто без разрушительных буйногрохочущих как будто замрет как будто все спокойное вечное как будто утихомирится как будто уснет без звонкого сновертящегося как будто бессмысленно как будто вовсе не спал».

Ладно, ладно, все, считайте, я уже угомонился. Тем более что примерно на этом месте женщина наконец заметила, как жадно я их слушаю, улыбнулась и обратилась ко мне, да так заковыристо, что я сейчас даже приблизительно не воспроизведу. Тем не менее смысл ее фразы я худо-бедно понял. Женщина тепло поприветствовала меня, одновременно выражая надежду, что за много тысяч ночей, прошедших со дня моего рождения, я успел повидать во сне некоторое количество чужих небес, гор и морей. Вполне традиционная тубурская любезность, уместная лишь в разговоре старшего с младшим, поскольку тождественна снисходительному вопросу: «Надеюсь, в твоей бестолковой жизни был хоть какой-то смысл?»

Я собрался с духом и ответил что-то вроде: «Как будто немало видел как будто слышал как будто ослепительно ясное как будто мерцающее драгоценное радостное переполняющее как будто мое». Слишком коротко, конечно, зато по делу – из моих слов Сонная Наездница должна была заключить, что я довольно часто вижу сны и чрезвычайно высоко ценю эту часть своей жизни.

— Ну и дела! – одобрительно усмехнулась она. – Впервые вижу наяву чужеземца, способного связно сложить больше двух блистательных слов Ясной речи. Удачный день, ради такого и проснуться не досадно. Кто тебя научил?

Все это она сказала нормальным человеческим языком. Что закономерно — теперь разговор шел обо мне. Такие простые вещи, как обстоятельства человеческой жизни, на хохенгроне не обсуждают.

Потом я битый час рассказывал своим новым знакомым о маме – как она научила меня хохенгрону, и где выучилась ему сама, и откуда вообще взялась – такая всезнайка. То есть в итоге я прочитал Сонным Наездникам краткую, но содержательную лекцию о наших магических Орденах в целом и Ордене Часов Попятного Времени в частности – а как еще все объяснить?

Впрочем, слушатели остались довольны, а мне того и требовалось. Я был в таком восторге от возможности разговаривать с самыми настоящими Сонными Наездниками, что на столе сплясать был готов, а не только языком молоть.

Но танцами на столе они, похоже, совершенно не интересовались. Зато оживились, узнав с моих слов, что давешний ливень застал меня в лесу.

— И как тебе это понравилось? – спросил мужчина, до сих пор помалкивавший.

Тут есть один тонкий момент. Тубурец не перешел на хохенгрон, хотя заговорил о погоде. Это означало, что его волнует не ливень сам по себе, а моя участь – не испугался ли, куда спрятался, с какими потерями вышел. А вот если бы собеседник сменил язык, это выглядело бы как просьба рассказать о впечатлениях от встречи с грозной стихией, не затрудняя слушателей сведениями о собственных приключениях – и так видно, что остался жив, вот и ладно.