Мен Хи не все поняла. Но главное ясно. Начальник военной администрации генерал Арнольд доводит до сведения населения, что все японские служащие, в том числе и полицейские, остаются на своих местах, потому что корейцы еще не умеют управлять государством. Американцы тоже пока не освоили Корею, а у генерал-губернатора Абэ Нобуюки имеется большой опыт работы на полуострове. Народный комитет распущен, потому что он мешает военной администрации предоставить Корее независимость.
Толпа загудела.
Капитан поднял руку в белой перчатке, и полицейские, держа перед собой карабины, молча начали оттеснять людей.
Когда шум немного стих, капитан снова заговорил:
— Вы сейчас доказали, что еще не способны к самоуправлению. Вы не можете даже выслушать представителя военной администрации. Я прошу всех успокоиться. Деятельность японских служащих и полиции будет строго контролироваться нами. Мы не допустим никаких инцидентов. Все будет под нашим контролем. Вы в этом сейчас убедитесь, прослушав приказ начальника военной администрации генерала Арнольда.
Он кивнул переводчику, и тот начал читать:
— «Штаб американских войск в Корее. Канцелярия начальника военной администрации. Сеул. Корея. Приказ номер тридцать три.
Параграф первый. Право владения всем золотом, серебром, платиной, валютой, ценными бумагами и другой собственностью, а также любого вида и рода выручкой от нее, принадлежавшей правительству Японии или контролировавшейся прямо или косвенно, в целом или частично любым его органом или подданными, настоящим принадлежит американской военной администрации…»
Офицер прерывает чтение.
— Эти детали их не интересуют, — говорит он, морщась, — объясните просто, что все имущество, заводы и фабрики, принадлежавшие японцам, взяты нами в качестве военных трофеев. Объявите также, что мы не собираемся вывозить предприятия в Соединенные Штаты. Верные принципам подлинной демократии, мы продадим трофеи на льготных условиях корейцам или гражданам других стран. Каждому корейцу, без различия его классовой принадлежности, политических, религиозных взглядов и возраста, предоставляется право купить любое предприятие.
Капитан дал знак японцу, и тот начал переводить его слова.
— Скажите им, что эту фабрику откупил их соотечественник господин Чер Як на паях с американским предпринимателем, — бросил на прощание капитан и вскочил в стоявшую рядом открытую машину.
За ним быстро последовали оба солдата, и машина с шумом выкатилась со двора.
Чер Як!
Мен Хи не верит своим глазам. Она не заметила его раньше. Откуда он взялся? Он стоит на том месте, где только что был капитан. Он стоит и широко улыбается. Все та же улыбка. Он медленно идет к цеху. Он хочет поглядеть, что там делается. Он идет улыбаясь, а работницы пятятся от него, шарахаются в разные стороны. У входа в цех осталась только одна Мен Хи. Она не может тронуться с места.
Хозяин идет в цех. Нет, он не идет, он крадется мелкими, осторожными шажками, и улыбка не сходит с его лица.
Это для него они ремонтировали машины! Это для него они старались! Барабаны снова будут вертеться по шестнадцать часов. Он опять приведет в цех надсмотрщиков с бамбуковыми палками. Он засыплет вытяжные подвалы, и хлопья пеньки снова заполнят цех. Они будут оседать на окнах, на стропилах, на мокрых телах. Они залепят глаза и рот. Хозяин идет, улыбаясь и глядя на нее, качает головой.
«Да, да, так и будет, Мен Хи, ты все правильно поняла, ты еще расскажешь мне, о чем говорит Пан Чак. Мне тоже это интересно знать».
Чер Як приближается, и ей уже не видно его крадущейся походки. Перед ней только лицо. Страшное улыбающееся лицо, изъеденное оспой. Он что-то говорит. Он благодарит ее. Она умница, что встречает его у входа. Он давно понял, что она ему преданна.
О, пусть не беспокоится Мен Хи! Он сумеет отблагодарить ее за усердие.
Нет, это не голос Мен Хи, это вся ее исстрадавшаяся душа, вся ее ненависть к Чер Яку вырвалась в крике:
— Не пущу!
Широко раскинув руки, она встала у двери, загораживая вход.
Но он даже не сердится. Он улыбается. Он протягивает руку, чтобы ласково отстранить ее от двери. Перед глазами тянущаяся к ней рука и кривой оскал рта, и она в ужасе бьет по этому ненавистному лицу. В первое мгновение Мен Хи чувствует только, как горит ладонь, но в ту же секунду — удар по голове. Все плывет перед глазами, и она падает. Будто из-за гор доносятся крики, выстрелы, кто-то подхватывает ее, тащит… Потом ноги ее касаются земли. Да, она пробует идти сама…