Тучи сгущаются над Фэйр (СИ)

  Внезапно Баст выхватил револьвер и, во мгновение ока взводя его, принялся палить во что ни попадя. Вернее, целился он известно в кого, и спуск вжимал с уверенностью, и руки при этом нисколечко не дрожали, но все равно никак не мог попасть из-за косого глаза и отсутствия практики, а также того факта, что одна из ножек кресла, не выдержав, таки подломилась. Стало быть, стрелял он, уже падая на спину. Когда же с пылью да грохотом капитан достиг конечной точки падения, тяжелая рука его ударилась о пол, разжавшись, и револьвер, в последний раз непроизвольно выстрелив, отлетел в сторону, к стенке, где еще недолго по инерции вращался, лежа на боку барабана и дымя стволом. Баст тоже лежал на боку, а Фердинант стоял, оперевшись на стол одной рукой, а другой ощупывая грудь и со смешанными чувствами взирая на распростертого под ним капитана. Внутри него в тот миг желания добить и помочь подняться были равноценны, и если бы не запредельное терпение и ужасное положение дел, Фердинант бы как пить дать поднял тяжелую печать со стола и несколькими верными движениями докончил начатое кем-то дело, вколотив рубило топора поглубже в содержимое головы Баста. В итоге разум победил, и Фердинант с трудом, преодолевая вялое сопротивление капитана, помог тому встать на ноги.

  - Пойдемте, сэр, медлить нельзя и... Оденьтесь потеплее, что ли... - бросил Фердинант напоследок, покидая комнату.

  Оставшись наедине с собой и отдышавшись, Баст посмотрел на продырявленный чайник, несколько раз прошелся взад-вперед по комнате, что делал часто, когда испытывал внутренние противоречия, подобрал револьвер с пола, вытащил из ящика коробку с патронами, зарядил, проверил как вращается барабан, и упрятал оружие в кобуру. Затем он подошел к шкафу и вытащил из него шерстяной сюртук, местами изъеденный молью, местами с дырками от пуль, и не везде на тех дырках были заплатки, - сюртук одел поверх жилетки. Еще в шкафу, за сюртуком, хранилось ружье, но на него Баст взглянул лишь мельком, посмотрел и со вздохом закрыл дверцы шкафа.

  На пути к выходу он лицезрел пустую ратушу, и тех, кто, оставшись в ней на ночную смену, обледенели. В Хельмроке ночная - почти тоже, что и дневная, а то и труднее, если учесть сколько неупокоенных бродят по улицам города в любое время суток. В ночную смену работали в основном провинившиеся живые, а также неупокоенные, которым за бдение доплачивали. Теперь они, замерев статуями в коридорах, корили себя за то, что вышли в эту ночь на работу, и ненавидели тех, кто повинен в случившемся.

  Двигаясь по коридорам, Баст почти буднично и без содрогания наблюдал также и тех, кто еще вечером был жив, - недавно умерших подчиненных. Немногие счастливчики из их числа обретут покой в могиле, остальные же вскоре должны были очнуться, переродившись в новом виде, и если к тому моменту они не сумеют поправить случившееся - что ж, тогда кого-то ждут тяжелые роды! - примерно в таком ключе размышлял Баст, с отвратительной ухмылкой глядя на бедняг. Наблюдая чужие муки, он на мгновение забывал о своих собственных, и потому всегда присутствовал на смертных казнях, - мероприятиях в Хельмроке частых.

  Фердинант ожидал капитана у главного входа. Он в нетерпении мерил шагами холл ратуши, также как сам Баст недавно прохаживался по кабинету, - Фердинант прохаживался и потирал руки, не в нетерпении, но греясь.

  В центре зала стояла статуя первопроходцев. Монумент вытесали из цельной глыбы мрамора еще во времена империи, а древние центурионы восьмого легиона, некогда покорившие провинции, ныне известные как Седжфилд и Холлбрук, высматривали что-то вдалеке. Статуя эта первоначально размещалась на вершине погоста, до того, как там начали проводить захоронения, но уже в те времена седой древности место знали как средоточие силы. И пока монумент стоял на холме, до того, как его стащили вниз, найдя лучшее место, вопрос, куда же смотрят древние легионеры? - разрешался как-то сам по себе. Ведь ясно же куда - туда, где тяжелой поступи имперских сандалий еще не слышали.