Тучи сгущаются над Фэйр (СИ)

  Покорение новых земель на границах изведанного во все времена было сопряжено с риском вооруженных столкновений. До прихода захватчиков с юга в этих землях обитали полудикие племена. Первый контакт между культурой и первобытным строем ознаменовал начало кровопролитной войны, которая из завоевания новых территорий переросла в полноценное истребление имперцами инакомыслящих и чуждых им варваров, с их странными обычаями и культом жестокости. Империя победила, но большой ценой и не все дикари тогда пали, часть племен ушла в леса и дальше, за их пределы. Кто знает, что стало с ними потом? Ибо не везде, где суша - простиралась великая империя древности, - и не везде, где суша - простирается Фэйр. И по сей день, несмотря на развитость технологий, остаются еще в мире ланды, непокорные человеку. Речь не только о Палингерии, но и в частности - о землях на дальнем севере, практически неизученных и нетронутых из-за предельно низких температур, скудной живности, длинной ночи и короткого дня. Должно быть, воздух там куда холоднее, нежели нынче в Хельмроке, но даже если так, - все равно утешение слабое.

  Увидев Баста, Фердинант вздохнул и остановился у входа, ожидая, пока капитан поравняется с ним. Лицо старого слуги сейчас ничего не выражало. Оно излучало холод, как та дверь, позади. Высокая, из дерева, дверь промерзла и обледенела, однако створки ее были свободны ото льда и с натугой, но поддавались. Не так давно дворецкий входил сюда, и покинуть ратушу не казалось ему задачей труднее. А вздохнул он оттого, что вовсе не хотел уходить, но душа, совесть звала его, а тело, противясь, уступало тому зову, и все равно сопротивлялось, зная, что там - за стенами ратуши - ждут его лишь холод да смерть.

  Из противоречий души и тела рождался дискомфорт, его-то Фердинант и подавлял, скрывая внутреннюю борьбу, и потому лицо его ничего сейчас не выражало. Он не думал о капитане плохо или хорошо, но воспринимал его ярость как нечто вполне естественное, очевидное, само собой подразумевающееся. Старый слуга, окруженный самодурами и диктаторами большую часть сознательной жизни, разучился понимать иной подход в управлении, хоть и знал, что таковой существует где-то, - это где-то было для него сродни другому измерению, - измерению, с которым его мир никогда не входил в соприкосновение.

  Капитан видел в Фердинанте очередного заговорщика, как и в любом другом человеке из своего окружения. Это был страх не последствий возможного предательства, но страх предательства как такового, а также страх того, что он - матерый сом - попадется на крючок. Случись так - это значило бы, по крайней мере для Баста, что пришло время уйти на покой, и что он более не пригоден к службе. Баст слишком долго пробыл в седле, и, как известно, всякое дело накладывает на человека определенный отпечаток, деформирует его личность, придает ей специфических свойств, не всегда и почти никогда не идущих на пользу человеку вне его компетенции, - никак не облегчающих, а зачастую только усложняющих общение с людьми

  - Пойдем, слуга... Лишние руки не помешают, - небрежно бросил Фердинанту Баст, проходя мимо него, к дверям, и по пути едва удостоив слугу взглядом; бросил, как бросает псу кость хозяин. Его зычный голос звучал так по-командирски, будто не дворецкий решал за себя идти ему, или нет, но только от воли капитана зависела его дальнейшая участь. И хотя Фердинант никогда не ходил под Бастом, и имел полное право отказать капитану в помощи, особенно теперь, когда благодаря ему шестеренки механизма власти, было вставшего от нежданного катаклизма, вновь завертелись, гиперболизированное чувство долга, а также потребность в подчинении в очередной раз сыграли с дворецким злую шутку.

  Мортимер и Баст почти во всем отличались друг от друга, но тех немногих общих черт, в которых они сходились, - качеств единых для всех управленцев и просто людей, одаренных большой властью в любой ее форме, той необходимой доли вольности в обращении с человеческим ресурсом, которой Баст располагал, с лихвой хватило на то, чтобы обуздать дворецкого - этого старого мерина - и направить его скудные потуги на нужды времени.

  Встрепенувшись и позабыв все то, что тяготило его, о чем он думал, Фердинант поспешил нагнать капитана. Вся его фигура, ссутулившаяся от холода и бремени, вдруг разом помолодела и, обретя конкретную, прикладную задачу, осмелела, преисполнившись прежнего рвения к услужению. Старичок, казалось, разом сбросил балласт целого десятилетия и ощутил небывалый прилив сил.

  Глава V