Туда и обратно

Никифор угрюмо смотрит мимо меня.

– Что ж ты с ними поделаешь, когда не хотят? И олень у них раскормленный, балованный, – как ты его ночью поймаешь? Ну, да ничего, – говорит он, поворачиваясь ко мне: – доедем!

– Доедем?

– Доедем!

Мне тоже начинает сразу казаться, что ничего, что доедем. Тем более, что уж вся поляна сплошь покрыта оленями, а из лесу показываются на лыжах остяки.

– Сейчас будут имать оленей, – говорит Никифор.

Я вижу, как остяки берут в руки по аркану. Старик-хозяин медлительно собирает петли на левой руке. Потом все они долго перекрикиваются о чем-то. Очевидно, уславливаются, вырабатывают план действий и намечают первую жертву. Никифор тоже посвящён в заговор. Он всполошил какую то группу оленей и погнал её в широкий промежуток между стариком и сыном. Работник стоит дальше. Испуганные олени мчатся сплошной массой. Целый ручей голов и рогов. Остяки зорко следят за какой-то точкой в этом потоке. Раз! Старик бросил свой аркан и недовольно покачал головой. Раз! Молодой остяк тоже промахнулся. Но вот безносый работник, который на открытом месте, среди оленей, внушил мне сразу уважение своим стихийно-уверенным видом, метнул аркан, и уже по движению его руки видно было, что он не промахнётся. Олени шарахнулись от верёвки, но белый большой олень с бревном на шее, сделав два-три прыжка, остановился и завертелся на месте: петля опутала его вокруг шеи и рогов.

Никифор объяснил мне, что это поймали самого хитрого оленя, который мутит всё стадо и уводит его в самый нужный момент. Теперь белого бунтаря привяжут, и дело пойдёт лучше. Остяки стали снова собирать свои арканы, наматывая их на левую руку. Потом перекрикивались, вырабатывая новый план действий. Бескорыстный азарт охоты овладел и мною. Я узнал от Никифора, что теперь хотят поймать вон ту широкую важенку с короткими рогами, и принял участие в военных действиях.

Мы погнали с двух сторон группу оленей в ту сторону, где настороже стояло три аркана. Но важенка, очевидно знала, что ждет её. Она сразу бросилась в сторону и ушла бы совсем в лес, если б её не переняли собаки. Пришлось снова предпринять ряд обходных движений. Победителем оказался и на этот раз работник, который улучил момент и набросил хитрой важенке петлю на шею.

– Эта важенка неплодная, – объяснил мне Никифор, – телят не носит, поэтому в работе очень крепка.

Охота становилась интересной, хотя и затягивалась. После важенки поймали сразу в два аркана огромного оленя, который походил на подлинного быка. Затем произошел перерыв: группа нужных оленей вырвалась из круга и ушла в лес. Снова работник с младшим сыном ушли на лыжах в лес, и мы ждали их около получаса. Под конец охота пошла успешнее, и общими силами поймали тринадцать оленей: семь – нам с Никифором в дорогу и шесть штук – хозяевам. Около одиннадцати часов мы выехали, наконец, на четырех тройках из чума по направлению к Оурви.

На заводы с нами поедет работник. Сзади его нарты привязан седьмой, запасный олень.

Захромавший бык, которого мы, уезжая в чум, оставили в оурвинских юртах, так и не поправился. Он печально лежал на снегу и дался в руки без аркана. Никифор ещё раз пустил ему кровь – так же бесцельно, как и прежде. Остяки стали уверять, что олень вывихнул себе ногу. Никифор постоял над ним в недоумении и затем продал его на мясо одному из здешних хозяев за восемь рублей. Тот потащил бедного оленя на веревке. Так печально кончилась судьба оленя, которому нет равного в мире. Любопытно, что Никифор продал оленя, не справившись о моем согласии. По нашему уговору, быки поступали в его собственность лишь после благополучного прибытия на место. Мне очень не хотелось отдавать оленя, сослужившего мне такую ценную службу, под нож. Но протестовать я не решился… Совершив свою торговую операцию и укладывая деньги в кошелек, Никифор обернулся ко мне и сказал:

– Вот и получил двенадцать рублей чистого убытку.

Чудак! Он забыл, что оленей покупал я, и что они, по его уверению, должны были доставить меня на место. А между тем, я проехал на них каких-нибудь 300 вёрст и нанял других.

Сегодня так тепло, что снег подтаивает. Снег размяк и мокрыми комьями летит из-под копыт во все стороны. Оленям тяжело. Вожаком у нас идет однорогий бык довольно скромного вида. Справа – бесплодная важенка, усердно перебирающая ногами. Между ними – жирный малорослый олень, впервые узнавший сегодня, что такое упряжка. Под конвоем слева и справа он честно выполняет свои обязанности. Остяк ведёт впереди нарты с моими вещами. Поверх малицы он надел ярко-красный балахон и на фоне белого снега, серого леса, серых оленей и серого неба он выделяется, как нелепое и в то же время необходимое пятно.

Дорога так тяжела, что на передних нартах дважды обрывались постромки: при каждой остановке полозья примерзают к дороге и нарты трудно сдвинуть с места. После первых двух побежек олени уже заметно устали.

– Остановимся ли мы в Нильдинских юртах чай пить? – спросил меня Никифор. – Следующие юрты далече.