Тухачевский против зомби

– Да чего ты с ними цацкаешься, товарищ Краузе! Что это мне тут, понимаешь, за контрреволюция? Кому сказано – сдать хлеб?! Забыли гражданскую? Можем напомнить, – она выхватила маузер и стала гневно потрясать им в воздухе. – Если к вечеру хлеба не будет вот в этом вот ангаре, – она мотнула головой назад, – десятерых расстреляем на выбор. Если хлеба не будет к утру – еще десятерых. Хлеб возьмем, хотите вы этого или не хотите. Все! Разговор окончен! Сбор здесь же в шесть вечера!

Народ побрел кто куда. Никита стал случайным свидетелем разговора Клавдии Семеновой и Анны Боголюбовой, крестьянки, той самой, вследствие покоса у которой жалобщица утеряла свою корову.

– Ну, что, сходила?

– Сходила, а что толку, – отмахнулась Клавдия.

– Сказали чего?

– А чего он скажут? Что Колька Бербешкин украл я и без них знаю, так вот где найти-то теперь? Сказали мол, раз Антонов теперь с ними, то и вовсе не найдешь, можешь не стараться…

– А Антонов никак с ними?! – ужаснулась Анна.

– Сказали, что так. Где его найти? Ищи ветра в поле…

– В лесу, – поправила Анна. Тут к ним присоединилась еще одна молодая, дородная девка – вдова Катасонова Наталья. Муж ее, поручик царской армии, погиб в Гражданскую, а детей нажить не успели, вот и осталась молодая женщина одна – не редкость на селе, особенно опаленном огнем войны.

– Ну что вы напраслину возводите? Чтоб Сашка с Бербешкиным якшался – быть того не может! Начальником милиции он был и гонял его и его банду почем зря. А сейчас – замириться? Нет уж! Идейный он, Сашка-то, за народ он! Не вор он какой-нибудь и не разбойник с большой дороги!

– А зачем же сказали? – искренне недоумевала Клавдия.

– Затем и сказали, чтоб смуту в народ внести. Они завсегда так делают…

Меж тем Никита заметил, что мужики стали большей частью собираться вокруг Квасцова. К ним присоединился и Николай Степанович.

– Дед, – позвал он. – Куда вы?

Никита говорил громко, так, что продотрядовцы могли услышать, и потому дед скомкал разговор:

– Пойдем хлеб считать. Куда деваться, сдавать-то ведь надо…

– То-то же, – ухмыльнулась бабища, только что стращавшая селян и потому приписавшая заслугу преломления народного недовольства на свой счет.

Мужики удалились, не позвав Никиту с собой. В последнем же говорило похмелье – выпитое вчера давало о себе знать. В такие моменты, и это Никита давно за собой приметил, несмотря на юный возраст, животные инстинкты берут верх – разум включается, но чуть позже. И надо же, как не вовремя появилась эта девица – Катасонова – и надо же, до чего по нраву пришлась она ему всей своей статью, что он волей-неволей поплелся за ней. Идти старался незаметно – прячась то за деревья, то за кусты. Сложно сказать, о чем он думал в эту минуту – будь он в своей привычной жизни, нипочем не стал бы преследовать малознакомую девушку со вполне понятными намерениями, будь она хоть сестрой Клеопатры. А здесь – то ли он не осознавал всей серьезности положения, в котором оказался, то ли не до конца верил в реальность всего происходящего. Как бы там ни было, поплелся он как телок за молодой вдовицей – а она, по мере удаления от центра села, все прибавляла шагу да петляла, петляла – так, что не пойми куда и шла. Не думал об этом Никита – он сейчас вообще ни о чем не мог думать, кроме одного…

Так дошли они вдвоем до леса – того самого, в который Никита вчера вошел… на свою голову. При виде знакомой чащобы он недовольно поморщился – дурные воспоминания вызывало у него ее давешнее посещение. Но инстинкт снова одержал верх над разумом – дождавшись, пока она зайдет вглубь леса, но стараясь не сильно шуметь и не подавать вида, отрываясь на максимально допустимое расстояние, полез Никита вслед за своей добычей. Метр за метром, кустик за кустиком, с шорохом и треском ломающихся веток, пробираясь через сухой валежник, вдруг заметил он, что потерял ее. Прислушался – тишина стояла кругом. А ее и впрямь – словно тут и не было. И тут догадался он- раздвинул кусты и увидал там свою цель. Да только не одну.

На расстоянии метров десяти от него – так, что не услышать еще можно, а уж не увидеть точно не получится (благо, она не оборачивалась достаточно долго) – юная вдова жарко целовала какого-то маленького розовощекого человека в военном без погон. Рядом стояла его лошадь. Стоило же ей оторваться от губ любовника, как Никита – студент-историк – узнал его. Узнал по фотографии, виденной в Интернете. Это был Александр Антонов, бывший начальник местной уездной милиции и вожак крестьянского восстания, которое, судя по обстановке, вот-вот вспыхнет. Невысокий, с неестественно розовыми щеками, за что еще в бытность эсером – каторжанином при царе получил прозвище «Румяный», Антонов своими маленькими, но жилистыми и сильными руками обнимал и гладил податливое и мягкое тело своей визави. Никита обомлел от страха, но глаз оторвать не мог.

– Ну что, была на собрании?

– Была, – тяжело, опуская глаза, отвечала Наталья.

– И что?

– Сказали сто тысяч пудов сегодня же сдать, иначе заложников постреляют.

– Шакалы… А мужики чего?

– Не знаю, у Квасцова чего-то кучкуются.