Тухачевский против зомби

Страшная бабища, наводившая ужас на деревню, с гневом и волнением наблюдала за разговором – понятное дело, что она завидовала юной девушке неземной красоты. Она стояла в стороне и нервно курила, когда к ней подошел дед Матвей – совершенно никчемный старый лоботряс, всю жизнь проведший в батраках, а с приходом революции резко ставший чином из продотряда только за счет своей любви к пыткам и казням.

– Чего, Маняка, завидуешь?

– Да иди ты козе в трещину, – баба была дурна не только внешне, но и внутренне.

– То-то. Она-то вон молодая да наливная какая…

– А тебе-то что? У нее, чай, ухажеры посимпатичнее тебя и Краузе есть!

– А то! А все ж смотреть приятно. Ты бы того… курила поменьше, может, тоже стала бы… Хотя… – со скепсисом старый болван смерил своего товарища в юбке взглядом и неудовлетворительно покачал головой.

– Иди лучше лошадей напои, старый бесстыдник!

Матвей ушел, посмеиваясь, а проходя мимо юной комиссарши предпринял вялую попытку ущипнуть ее, которая сразу натолкнулась на ожесточенное сопротивление ревнивца Краузе.

– Руки убери!

– Да ладно вам, товарищ Краузе, – улыбаясь, говорила Вольская. – Дедушка шутит…

– Знаем мы его шутки… Однако, теперь с дороги вам бы следовало отдохнуть – вечером предстоит трудная работа.

– Согласна.

Они вышли на улицу и тут, в дверях амбара, Вольская лоб в лоб столкнулась с Никитой. Ноги сами принесли юношу к этому месту – и, как видно, не зря. Посмотрев на высокую очаровательную блондинку с чувственными губами, синими как море глазами и чертами Афродиты, Никита узнал под алым платочком… Ингу!

– Инга? – спросил он, стараясь тихо озвучивать свои мысли, внезапно вырвавшиеся наружу, но получилось так, что и Краузе, и девушка их услышали.

– Да. Простите, а мы знакомы?

– Вы не помните меня? Мы вместе учились в университете, только Вы… на год старше…

Краузе недовольным взглядом смерил юношу и выдавил из себя:

– Я вижу, Вы встретили знакомого. Что ж, не буду Вам мешать. Вы знаете, где меня найти.

Инга его уже не слышала – она напряглась, прищурилась и внимательно вглядывалась в светлое, улыбчивое лицо Никиты, тщетно стараясь вспомнить детали знакомства.

– Простите, я действительно училась, но…

– В 21 веке. В Московском университете на истфаке, – еле слышно произнес он.

Она потерла виски ладонями.

– Знаете, последнее время так много работы… Я стала часто забывать события тех далеких лет… Неплохо бы, чтобы Вы мне все рассказали, тем более, что встреча наша – так далеко от столицы – явно не случайна…

– Тогда прошу, – юноша протянул ей локоть. Она взяла его под руку и вместе они удалились в сторону леса. Краузе посмотрел им вслед с ненавистью и перевел взгляд на Машку. Она, радостная исчезновению соперницы, выделывала коленца перед командиром, но все без толку – ишак, полежавший в тени, на солнце работать не будет.

…-А Вы-то как здесь оказались? Вы ведь из такой родовитой семьи…

– Слышите, Никита, как соловей поет? Удивительно… Я давно не слышала этих чудесных трелей. С началом войны только пулеметные очереди.

– И зачастую – отпущенные Вами же, – юноша не сводил с Инги влюбленных глаз.

– А что делать? Марксисткой я была всегда. В университет приходилось скрывать свои увлечения и политические взгляды, а когда в феврале разразилась первая революция, стало понятно – или сейчас или никогда. Тогда я и объявила обо всем родителям. Они несколько поколебались, но отпустили меня. Уже после Октября они эмигрировали в Париж. Я о своем выборе не жалею. Ничуть. Когда на одной чаше весов твои личные интересы, а на другой- счастье всего человечества, то первыми можно и пожертвовать…

– Однако, Вы идеалистка. Неужели Вы не видите, что учение Маркса и политика Ленина – это разные вещи?

– Суть одно. Имеются, конечно, отдельные перегибы на практике, но это всегда было. Так всегда и будет – революцию ведь делают люди, а не книги. Жизнь преподносит отдельные сюрпризы, дают о себе знать невыученные уроки, да и ментальность народа нельзя списывать со счетов. Не все и не всегда разделяют теорию Маркса так, как это надлежит делать – полностью, от и до. Есть еще оппортунисты, ренегаты, старающиеся сделать из великого учения средство для затыкания дыр. Но – повторяю – так будет всегда, ничего уж тут не попишешь. Преодоление этого – даже не народного, а частного, фрагментарного сопротивления – дело времени и, в общем, трудности из себя не представляет.

– Хорошо, а цель? Вы ясно видите, что значит общественная собственность на средства производства? К чему это ведет?

– Я вижу, а вот видите ли Вы – вопрос, – щеки Инги загорелись. Никита вел беседу как подобает ученому – аккуратно, обходя краеугольные камни и возможные точки столкновения.

– Знаете, – сказал он. – У Некрасова в «Русских женщинах» приводится эпиграмма Растопчиной на движение декабристов:

В Париже сапожник, чтоб барином стать,
Бунтует – понятное дело.
У нас революцию делает знать –
В сапожники, что ль, захотела?

– Что Вы этим хотите сказать?