–
Нет хаоса, говорите? – начал горячиться и краснеть Шляпников, – а подождите чуток, и будет. Вы думаете, это я такой плохой: помещик – угнетатель крестьян. Теперь Вы тоже, Иосиф Григорьевич, – угнетатель. Эти бомбисты, которые раньше боролись за освобождение крестьян, теперь решили взяться за Ваших рабочих. «Освобождение труда»! Слыхали про такое? Это сейчас вместо «Народной воли». Теперь они хотят не только крестьян от земли освободить, но и Ваших рабочих на заводе от труда! А Вы говорите «нет хаоса». А всё почему? А потому, что молодежь не ценит традиции, всё их по заграницам тянет.– Вы сами себе противоречите, Василий Иванович, – вступился за директора завода земский врач. – Была та «Народная Воля» – и нет её, также и это «Освобождение труда» сгинет.
– Ой ли, Александр Францевич! Ой ли! Может и сгинет, да появится ещё что-то новое, похлеще старого! Вот увидите!
– Господа, не будем спорить в наш последний обед в этом доме, – примирительно заявил Михаил.
– Хорошо, хорошо, – согласился Шляпников и сменил тему разговора, постепенно успокаиваясь. – Кстати, я намедни читал, что этот Ваш присяжный поверенный, Плевако, выиграл дело князя Грузинского. Вот тоже довели супостаты благородного человека до убийства. Хорошо, что адвокат знающий попался.
– Да, я тоже читал, – подтвердил Иван Францевич, – гениальная речь защиты.
– Гениальная или нет, не мне судить, – сказал Василий Иванович, – главное, что всё по справедливости разрешилось. А у Вас я, Иван Францевич, хотел поинтересоваться: что там за история с Толстым и Смидовичем приключилась? Вы, наверное, должны знать.
– Думаю, ничего страшного – столкнулись два гордеца, – вздохнул земский врач, – Вы же знаете: у Викентия Игнатьевича репутация лучшего детского врача, ну, и Лев Николаевич, недолго думая, приехал именно к нему ночью в Тулу, чтобы увезти с собой. А тот говорит, мол, я Вам не уездный врач, никуда ездить не обязан по ночам.
– И что же?
– Так и не поехал. Теперь обижены друг на друга.
– Действительно, ничего страшного, помирятся, – уверенно сказал Шляпников. – Ну а Вы, молодой человек, как Вам в Туле? Вас же перевели в Тулу из уезда? Вы то в Америку не собираетесь?
– Всё хорошо, Василий Иванович, вникаю, учусь у старших, – ответил Трегубов. – Много нового, конечно. Сейчас, например, ведём дознание в инструментальном цеху оружейного завода у штабс-капитана Мосина, очень интересное место, должен заметить.
– Что на этот раз натворил этот господин? – спросил Шляпников, отправляя в рот кусочек жареной утки.
– Что может натворить штабс-капитан? – удивился Иван. – Он весьма благородного вида человек, знающий инженер, конструирует новое оружие.
–
Ну вот, говорите, учитесь, а сами ничего то не знаете. Офицер… Позор армии, а не офицер! Кабы не заступничество Бестужева-Рюмина – не знаю уж чем он ему угодил – сидел бы в тюрьме, где ему самое и место.– Позвольте, Василий Иванович, мы с Вами об одном и том же Мосине говорим? Сергее Ивановиче?
– О нём самом, – Василий Иванович вытер губы краем салфетки и продолжил. – Вы же знаете Арсеньевых, Александр Францевич?
– Каких именно? – уточнил доктор.
– Николая Владимировича?
– Да, встречался. Говорят, он сейчас в основном в столице живет?
– Правильно, а в имение взял отца Мосина, приютил, можно сказать. И чем же отблагодарил сынок за это, знаете?
– Нет, чем же? – спросил земский врач.
– Совратил жену Арсеньева, Тургеневу Варвару Николаевну, а она – мать двоих детей.
– Не может быть! Что Вы такое говорите! – воскликнул Трегубов. – Это неправда. Сергей Иванович – благородный человек.
– Благородный, думаете? Так и это ещё не всё: он вознамерился застрелить её мужа, чтобы добиться совместной жизни с любовницей.
– Что Вы такое говорите, Василий Иванович! Неужели такое возможно? – поразился Рар.
– В январе прямо в дворянском собрании вызвал Арсеньева на дуэль.
– И что было дальше? – спросил земский врач.
– Николай Владимирович не стал стреляться, а рассказал всё начальству Мосина, и тот получил несколько суток ареста.
– Боже мой!
– Но и это ещё не конец, – продолжал помещик. – Поехал ваш штабс-капитан этим летом в Петербург к Арсеньеву – то ли договориться полюбовно дать жене развод, то ли снова на дуэль вызвать. Кто знает? И тут, должен признаться, Арсеньев сам повел себя под стать этому Мосину. Представляете, решил продать ему свою жену за пятьдесят тысяч рублей! Развод в обмен на деньги. Вот времена и нравы! Сплошное безобразие!
За столом воцарилось молчание, которое нарушила Наталья Алексеевна:
– Какой ужас Вы рассказали! Как можно продавать свою жену, женщину, мать своих детей! Даже во время крепостничества помещики не торговали своими семьями, а тут… Может, права была эта Варвара Николаевна, что выбрала офицера, который за любовь на дуэли драться готов, а не этого Арсеньева, который её как лошадь продавал?!
– Вы слишком юны и наивны, сударыня, – сказал Шляпников.
– И чем всё закончилось? – спросил Александр Францевич.