Читаем Туман полностью

На фоне обычных – спокойных или же буйных больных, ярко выделялись несколько «звёзд». Больше всего историй папá было о Карле Христофоровиче Баньковском. Сама история его попадания в подобное заведение весьма печальна. Старший сын известного в губернии помещика, он был привлекателен, хорошо образован и принят в обществе. Деньги отцовские не проматывал, проживал с младшим братом и матерью. Никто не мог и представить его в скорбном доме. Но сначала он попал в больницу к Георгию Ивановичу, моему дяде, с сильнейшим отравлением, прямиком со званого ужина в собственном доме. Благо, своевременно оказанная помощь помогла ему выкарабкаться. В скорости, хотя здоровью его больше ничего не угрожало, ему пришлось переехать под заботу старшего, Виктора Ивановича после того, как он узнал результаты полицейского расследования. Виновницей произошедшего оказалась его собственная мать, решившая, что младший из сыновей ей более интересен в качестве наследника. Умудрившаяся пригласить на этот ужин даже несколько недоброжелателей сына, под видом возможного примирения, она до последнего не верила, что её замысел раскрыт. И хотя причастность младшего Баньковского доказать так и не смогли, ему пришлось принять управление делами, продать имение и уехать, ведь слухи и перешёптывания за спиной не кончались.

Рассказ папá был связан с тем, что накормить Карла Христофоровича после происшедшего было очень затруднительно. Пищу или даже воду он отказывался принимать, в результате чего сильно исхудал. Принудительное кормление вызывало больше проблем, чем пользы. Решение, как не странно, нашел другой пациент, ставший кормить Баньковского из своей тарелки, продолжая, есть из неё же. В скорости к нему стали присоединяться и другие, поэтому иногда для помощи возникала целая очередь из желающих пациентов. Персонал этому не препятствовал, видя в том облегчение для себя.

– А как наш «провидец»? – старательно поддерживал беседу дядя.

– Всё так же молчалив…

Этот находчивый пациент и сам, в своё время, вызывал пристальный интерес Виктора Ивановича. Его привезли несколько лет назад, остановив на улице, поскольку он заявлял, что родился далеко в будущем, вещал о войнах и катаклизмах, даже что-то говорил об убийстве императора Александра3 Николаевича. Документов при нём никаких найдено не было, и жандармы от греха подальше запрятали его в больницу к моему родителю. И хотя вначале называл он себя другим именем, нарекли его Ивановым Иван Ивановичем, всё же именно это было записано в сопровождающих бумагах. Вначале Иван Иванович с удовольствием беседовал с врачами, рассказывал о грядущем, но впоследствии замкнулся в себе и перестал общаться. Папá отмечал в нём, при так заметной малой образованности – редкую способность видеть необычное в обыденных вещах, эрудицию, а также весьма доброе отношение к окружающим его пациентам. Ни прошлое, ни имя «провидца» так и не удалось выяснить за всё время пребывания его в больнице. Виктор Иванович всё же планировал выписать его, предложив место санитара, поскольку ни дома, ни работы у него не было.

– И что же, совсем-совсем ничего интересного? – не унимался Григорий Иванович.

– Ну почему же… Модест Платонович написал письмо племяннику, – улыбнулся папá.

– И в чём же тут интерес?

Модест Платонович Левкович, еще одна «звезда» папенькиного заведения. Подающий надежды молодой человек, уже пребывавший в чине Коллежского секретаря, однажды, придя поутру на службу, принялся уверять, что он есть ни кто иной, как Наполеон Бонапарт. Требовал отвезти его на родину, возмущался произошедшими за последнее время изменениям в мире, даже хотел попасть на приём к императору. Что удивительно, но по-французски Модест Платонович стал говорить с заметным итальянским акцентом4, чем приводил всех в большое изумление. Так как по словам родителей, каждый месяц навещающих сына, такого ранее замечено не было, а итальянского он вовсе не знал.

– Ну как же, пенял ему за Виктора Нуара5, и ругался, что тот позорит фамилию.

– Так я же говорил тебе, чтобы ты не разрешал своим пациентам читать газет, даже старых. Я и своим этого не советую в процессе выздоровления…

Личико маменьки начало кривиться невысказанными эмоциями, но она сдержалась. Ей не нравилось, когда младший из братьев поучал старшего. Мамá относилась к дяде тепло и можно даже сказать питала братскую привязанность. Её родной брат погиб в Крымскую6 войну и долгое время эта боль не затихала. Потому родительница всячески поддерживала связь между братьями. Понимание необратимости возможной потери немного примиряло её с характером деверя. Она всегда старалась сглаживать конфликты или недопонимания между ними.

– Как дела у племянников? – дядя попытался сменить тему.

– Всё хорошо, Мишенька обещался приехать на вакации, – с удовольствием включилась в беседу матушка.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза