Туман. Авель Санчес; Тиран Бандерас; Салакаин отважный. Вечера в Буэн-Ретиро

Несколько дней спустя, когда дон Хасинто Паласио дель Кампо и дон Мелитон Гарсиа выходили из редакции, на них напали двое неизвестных с тростями и наставили им синяков и шишек. Но дона Хасинто не устрашило даже это; напротив, он с каждым днем проникался все большей любовью к своему детищу.

Политики и группировавшиеся вокруг них журналисты, подвергшиеся нападкам и обвинениям со стороны «Шута», решили обороняться тем же оружием: они основали свою еженедельную газету, назвав ее «Арлекин». Она вся была посвящена атакам на «Шута», которого в ней презрительно именовала «Раздувшейся жабой». Отдел поэзии в «Арлекине» вел Эмилио Агилера, но он дружил с сотрудниками «Шута», и те знали, что его наскоки на них только видимость и лишены подлинного задора. В среде журналистов бытовало мнение, что «Шута» содержит не дон Хасинто Паласио, а дон Мелитон Гарсиа. Поэтому «Арлекин» напечатал несколько стихов в стиле народных кантилен.

У Мелитона три кота-пройдохи.
Делишки их, ей-богу же, неплохи:
Кормежку им таскает он.
А что за кот сам Мелитон?

Редакция «Шута» постоянно получала анонимные письма с угрозами по адресу ее сотрудников, поэтому каждому из них пришлось обзавестись палкой. Тьерри, например, ходил с тростью, внутри которой был железный прут.

Тревога и душевный подъем, всегда сопутствующие борьбе, делали жизнь сотрудников «Шута» какой-то особенно радостной и полной. Тьерри писал статьи, положив рядом с собою револьвер. Он пребывал в состоянии крайнего нервного возбуждения, много пил. Когда он возвращался домой, его можно было принять за невменяемого. В минуты гнева Хайме расхаживал большими шагами по редакционной комнатушке, выкрикивая что-то непонятное и нанизывая одно ругательство на другое.

В четвертом номере «Арлекина» появились юмористические стихи Агилеры, озаглавленные «Трио» и начинавшиеся так:

Тьерри, Добон и ты, Гольфин,
Вы все болваны, как один,
А «Шут» ваш — сущий пустозвон.
К чему вам этакий кретин,
Тьерри, Гольфин и ты, Добон?

Правда, в этих стихах автор не преследовал никаких злонамеренных целей, он просто играл рифмами, и в этом не было ничего оскорбительного. Однако в том же номере поместили очень злую карикатуру за подписью некоего Пипо. Она изображала Тьерри в виде женщины с большими глазами, маленьким ртом, объемистыми бедрами и в туфлях на высоком каблуке. В руке Хайме держал газетный лист с заголовком «Жаба». Насмешке этой трудно было найти логическое объяснение: Хайме не был знаком с карикатуристом, никогда с ним не сталкивался, но художник явно стремился ранить самолюбие Хайме. Тьерри, конечно, высмеивал многих, и высмеивал зло, но в его нападках всегда был скрыт какой-то политический смысл, что в большей или меньшей степени нравственно их оправдывало. В своих критических заметках он задевал сильных мира сего. Но все это никак не могло объяснить появления карикатуры: Пипо нельзя было причислить ни к консерваторам, ни к аристократам.

— Пипо — несчастный человек, — пояснил Гольфин, знавший художника. — Чтобы заработать на жизнь, он рисует, что прикажут. Он и родную мамашу не пожалеет, лишь бы хорошо заплатили.

LII

Дня через четыре после публикации номера «Арлекина» с оскорбительной карикатурой Тьерри, Добон и Гольфин вышли из редакции на улице Хакометресо, чтобы встретиться с доном Хасинто Паласио дель Кампо и доном Мелитоном Гарсиа, ожидавшими их в кафе «Форнос».

Они прошли по улице Эль-Десенганьо, потом до Ла-Ред-де-Сан-Луис и по Эль-Кабальеро-де-Грасья. Подходя к улице Алькала, Гольфин неожиданно указал друзьям на Пипо. Карикатурист, человек жалкий, неприметный и невзрачный, шел, понурив голову, устремив взгляд в землю и кутаясь в серое поношенное пальто.

— Это он? — спросил Хайме.

— Да, — ответил Гольфин. — Человечек, которого ты видишь, рисует такие злые карикатуры.

Тогда Тьерри, подняв трость, бросился на карикатуриста и нанес ему сильный удар по голове. Пипо покачнулся и рухнул наземь.

— Подохни, собака! — закричал обезумевший Хайме.

Сотрудники схватили его за руки и торопливо потащили

по улице Алькала.

Вокруг упавшего собрался народ.

— Это хулиганство! — заорал кто-то. — Лови их! Вон они побежали.

— Вон они! Вон они! — подхватил другой. — Держи их!

Журналисты свернули за угол и, чтобы сбить погоню со следа, смешались с толпой, выходившей из театра «Аполлон», а потом сошлись в кафе на улице Форнос, где было полно посетителей и черно от табачного дыма.

Как всегда всем довольный, дон Хасинто Паласио дель Кампо нашел, что удар Тьерри был весьма убедительным аргументом, этаким палочным доводом, столь модным в былые времена. Дон Мелитон, напротив, струхнул, предвидя, что за побоями последуют выстрелы.