Туман на родных берегах

Оставалось только исключить фактор случайности.

Ворчаков одернул гражданский костюм движением, каким кадровые военные одергивают мундир, и решительным шагом отправился в сторону гостиной: принимать доклады, планировать будущее и общаться с основным фигурантом, одним из самых секретных узников в пронизанной секретами стране, содержавшимся в самой комфортной из имеющихся в стране тюрем.

Впрочем, для всей остальной России он просто вышел в отставку, стал нелюдим и мизантропичен, никого не хотел видеть. Слухи-то, разумеется, по державе ходили, но официальная версия была именно такова.

Отставка.

Пенсия.

Подмосковная дача.

Газеты его так порой и называли – «переделкинский затворник».

Предпочитавший называть вещи своими именами Ворчаков именовал его несколько иначе.

Объект № 4.

Оперативный псевдоним «Старик» или «Дед».

Да какая в принципе разница – он уже фактически покойник.

Возможно, что сегодня: снайперы, прибывшие на Воробьевы сразу после отъезда Розенберга, уже получили на руки пакет с секретным приказом, который следовало уничтожить сразу же после прочтения.

Теперь – им решать.

Будет удобная сумятица при попытке теракта на Красной площади – они его исполнят.

Нет – подождут.

Тут спешить особенно некуда.

Тут главное – чистота…

Глава 40

Дед в окружении свиты ожидал его в большой, идеально прибранной гостиной.

Крупный.

Костлявый.

Непомерно прямой, в мятом черном мундире с полевыми генеральскими погонами и в знаменитых дешевых, чуть ли не солдатских стальных очках с небольшими чистыми линзами. За ними прятались выцветшие стальные же глаза человека, не раз и не два встречавшегося со смертью, давно ничего в этой жизни не боящегося и ничего от нее не ожидающего.

Убийца и палач.

Герой и легенда.

Победителей в гражданских войнах не бывает – ненависть побежденных всегда сильнее гордости победителей, а после окончания войны им все равно приходится жить вместе: земля-то одна…

Вот и живут.

Ворчаков, хоть и был в гражданском, с уважением козырнул.

Деда – можно было ненавидеть.

Отец Ворчакова, к примеру, будучи профессором Санкт-Петербургского университета и, естественно, русским либералом, искренне почитал его диктатором и столь же искренне желал его смерти, и Ворчаков, будучи человеком образованным в гуманитарных дисциплинах, прекрасно его понимал.

Но не уважать человека, растоптавшего большевистскую гадину в России и положившего конец Гражданской войне, было невозможно.

К тому же такого человека.

Сильного.

Властного.

Благородного.

Не пожелавшего в свое время расколоть Россию и ушедшего сначала в добровольную отставку, сменившуюся позже отнюдь не добровольным уединением.

А как вы хотели, господа?!

Некоторые деревья слишком велики, чтобы в них не попала молния…

Старик коротко козырнул в ответ и поморщился.

По еще дореволюционной военной привычке он не любил жандармов, и Ворчакова в свое время это болезненно задевало: нет ничего хуже для умного тюремщика, чем ощущать презрение не менее умного арестованного, который к тому же из-за своего высокого ранга не до конца в твоей власти, и ты не можешь ему за это ничем отплатить.

Скоро посчитаемся…

– Доброе утро, генерал, – Никита наклонил голову. – Извините, что заставил себя ждать.

Ему почему-то отчаянно захотелось вытянуться во фрунт и щелкнуть каблуками.

– Не извиню.

Голос генерала был холоден и безличен.

И – он не шутил.

Люди, знающие его еще со времен Гражданской, поговаривали, что у него отсутствует чувство юмора.

Возможно, так и было: по крайней мере, те, кто пытался острить в его присутствии, очень скоро начинали чувствовать себя довольно неловко.

И еще.

Сам Ворчаков ни разу не видел его не то чтобы смеющимся, но даже улыбающимся.

Никиту это пугало.

И судя по нервной реакции Верховного, не его одного.

– Так-таки не извините? – Ворчаков позволил себе одну, пусть и очень холодную улыбку. – Ну и напрасно…

– Не извиню, – вновь подтвердил генерал. – Отсутствие пунктуальности ведет к очень неприятным последствиям. А от них недалеко и до измены.

Брови Ворчакова невольно поползли вверх.

Старому пню удалось его удивить: пень пытался шутить.

Пусть тупо и неудачно.

Но все-таки.

И вообще, по всей видимости, пребывал в отличном расположении духа.

В любой другой ситуации Ворчаков бы решил, что это не к добру, но теперь уже ничто не имело значения, – старый пень проиграл еще до начала партии.

Шифровки перехвачены.

Да, их не удалось расшифровать, но по крайней мере уже понятно, кому они предназначались.

А любая проблема в наш модернистский век, господин генерал, решается просто: путем устранения ее носителя.

Вы безнадежно устарели, мой генерал.

Ворчаков уже понял, как его люди смогут исполнить генерала.

Все остальное было уже не важно.

Отыгранный материал…

Глава 41

Тем временем Ворчаков поздоровался и с остальными.