Туман над Парагон-уок

На следующий день Питт и Форбс снова появились на Парагон-уок; они заходили в дома через черный вход и опрашивали камердинеров. Ни один из предметов господского туалета не носил пятен от сырости или мха, также не было и кирпичной крошки — одна лишь сухая пыль жаркого лета. В одном или двух местах одежда была немного порвана, но ничего такого, что нельзя было бы объяснить. Например, порвал при входе или выходе из кареты, или в саду, зацепившись за розовый куст, или наклонившись, чтобы поднять монету.

Питт даже пошел в сад Халлама Кэйли и попросил разрешения взглянуть на стены с обеих сторон. Сильно обеспокоенный слуга сопровождал каждый его шаг и наблюдал со все возрастающим напряжением за тем, как Питт пытается обнаружить хоть какие-то следы вторжения. Если кто-то и перелезал раньше через стену, он пользовался лестницей, которую тщательно устанавливал — так, чтобы не содрать мох и не поцарапать кирпичи, — а затем заравнивал следы от ножек лестницы, оставленные на земле. Такая тщательность казалась невозможной. Как можно было перетащить лестницу назад, не оставив следов во мху наверху стены? И как тогда вернуться и убрать следы на земле по ту сторону стены? Лето было жарким, но почва в саду была еще достаточно рыхлой. Томас проверил это, сделав несколько шагов и оставив отчетливые отпечатки своих подошв на земле.

В дальнем конце стены находилась дверь, выходящая на осиновую алею, но она была заперта, а у помощника садовника был ключ, и он сказал, что никогда с ним не расстается.

Халлама дома не было. Завтра Питт зайдет и спросит его о ключах, был ли у него другой, и давал ли или одалживал он его кому-нибудь. Но и это было пустой формальностью. Томас не верил ни на минуту, что кто-то еще проходил по этой тропинке в конце сада и входил без разрешения в дом, чтобы встретиться с Фулбертом. И еще меньше он верил в то, что это была случайная встреча.

Наконец Питт пошел домой, решив ничего не рассказывать Шарлотте о том, как прошел этот день. Ему хотелось забыть обо всем этом деле и предаться тихим семейным радостям. Хотя Джемайма уснула, Томас попросил Шарлотту разбудить ее, затем сел в общей комнате с дочкой на руках, в то время как она хлопала сонными глазками, не понимая, зачем ее разбудили. Питт говорил с ней, рассказывая о своем детстве в большом поместье в деревне; рассказывал он очень серьезно, как будто бы она понимала его. Шарлотта сидела напротив и улыбалась. Она шила что-то белое, похожее на мужскую рубашку. Томас не знал, понимает ли Шарлотта, что он поступает подобным образом, чтобы забыть о Парагон-уок и о предстоящих делах. А если и знала, то с ее стороны было мудро не показывать этого.

В полицейском участке ничего не изменилось. Питт попросил своих начальников собраться на совещание и рассказал им, что он намерен делать. Если в деле не появится других обстоятельств, не найдется других ключей к садовой калитке или же не объявится иной подозреваемый, он будет вынужден принять версию, что преступником является кто-то из дома Кэйли, и начать их тщательную проверку. Причем проверять не только слугу и камердинера, но и самого Халлама Кэйли.

Начальству его идея не понравилась, особенно с обвинением Халлама Кэйли, но Томасу удалось убедить их в том, что это неизбежно и что виновен кто-то из домочадцев — наиболее вероятно, слуга или камердинер.

Пил не перечислил всех причин своей убежденности в том, что убийца — Халлам. В конце концов, это были только его личные умозаключения на основании увиденного — страданий на лице Халлама, ужаса внутри его… Но начальство могло возразить, что таково типичное поведение человека, который слишком много пьет и не может остановиться.

Прибыв на Парагон-уок поздно утром, Питт направился прямо к дому Кэйли, позвонил в переднюю дверь и стал ждать. Странно, но никто ему не открывал. Он звонил снова и снова, но безуспешно. С чего бы это, интересно, слуга пренебрег своими обязанностями?

Питт решил подойти к кухонной двери. Там наверняка должен быть кто-то. На кухне всегда, в любое время дня, крутятся служанки.

Не дойдя нескольких ярдов до двери, Томас увидел посудомойку. Она подняла голову, взвизгнула и, схватившись за край фартука, уставилась на него.

— Доброе утро, — сказал Питт, заставляя себя улыбнуться.

Женщина безмолвно стояла, словно примерзнув к месту.

— Доброе утро, — повторил он. — Никто не слышит моего звонка у главного входа. Могу я пройти в дом через кухню?

— Слуги сёдни выходные, — сказала посудомойка, задыхаясь. — В доме тока я и кухарка, и Полли. И мистер Кэйли ишшо не подымался.

Питт выругался про себя. Этот дурак констебль позволил всем им исчезнуть с Парагон-уок — включая и убийцу?

— Куда они ушли? — потребовал он.

— Э… Хоскинс — это кемердинер, он пошел в ихнюю комнату, мне кажецца. Я не видела их сёдни, но Полли несла им поднос с тостом и чайник с чаем. А Альберт — эт слуга; так мне кажецца, что он пошел к лорду Дилбриджу, потому ж у его есть фантазии к их служанке. Что нить не так, сэр?

Питт почувствовал волну облегчения. На этот раз улыбка была настоящей.