Туман над Стиксом

Борис Петров Туман над Стиксом

Над рекою стоял туман так плотно, что была видна только узкая полоска воды между причалом и кораблем. Вода была грязная, в радужных разводах. У резиновых отбойников колыхался всяческий мусор: окурки, пластиковые бутылки с яркими наклейками, ветки, дохлые ерши и даже целлулоидная кукла – видно, какой-то ребенок уронил. Купаться, пожалуй, здесь не стоило, хотя ему очень хотелось окунуться после изнурительного, долгого путешествия. Хотя в этих водах купаются не за тем, чтобы освежиться…

Другой берег тонул в тумане. Стоял штиль. Стоял неподвижно у причала красивый, новехонький корабль.

Туман тоже стоял совершенно недвижимо, он был совершенно однороден: сплошная белая пустота, глазу зацепиться не за что. Даже чайки не решались лететь вглубь и сидели, нахохлившись, на гранитном парапете набережной.

Поодаль терпеливо выстаивали несколько рыбаков.

– Неужели здесь ловится рыба? – удивился он.

– А от чего ж… Ловится. Есть ее нельзя только, ядовитая она, а так – пожалте, ваш-бродь, ежели желаете, имеем аренду снастей и наживы. Спортивная, так скзать, рыбалочка, хехехе.

Он посмотрел на туман, на безнадежные фигуры рыбаков, сплюнул в воду:

– Когда же мы сможем отплыть?

– А вот туман сойдет, так сразу и поедем. Не изволите беспокоиться, господин Орфей.

Его собеседник выглядел странно: низкорослый, но крепкий мужичок, хорошо одетый, однако с нечесаными волосами, испитым лицом, сморщенным, как у старика, и неприятной клочковатой бороденкой, над которой нависал крючковатый нос хитреца и пройдохи.

– А когда он сойдет, господин Харон? – спросил Орфей.

– Да хто ж знаит… Синоптики не говорят. Эт еще что, только-то третья неделя пошла. Тут, бывает, месяцами стоит туманищ-ще – руки своей не видать, ей-богу. Да вот прошлым годом изволили прибыть господин Пирифой со товарищи, и тоже, значит, по любовной линии. Так что вы думаете? Полгода в ентой самой «Бездне» просидел и думать забыл про Персефону, хехехе…

Он обернулся: чуть поодаль, за зданием таможни, сиял пошлой неоновой рекламой ресторан «Тартар» с красной бегущей строкой: «Оставь надежду всяк сюда входящий». Позади ресторана возвышалась 15-этажная громадина отеля «Последний приют».

– В «Тартаре» очень скверное пиво, – пожаловался он. – Кислятина.

– Ох, и не говорите, ваш-бродь… – его собеседник оживился, видимо, задетый за живое. – Не походит здешняя водица для пивоварения, от нее изжога. Забываешь сразу, как матушку с батюшкой звали… И себя как звали, тоже забываешь. А сколько раз жаловались, значит, властям, так все без толку: они в доле… Коррупция одолела, господин Орфей. Взяточничество кругом, разворовали все. Нам бы сюда тех, с того берега, они бы, конешно, мигом навели бы порядочек, да не можно это… Вот, пожалте – еще один бродит, ожидает, стало быть, отправления.

Из тумана на пирс надвигалась огромная фигура. Сначала человека не было видно – просто очень большое размытое темное пятно с огоньком сигареты в том месте, где должно быть лицо. Затем проступили очертания могучего тела, в котором все пропорции кто-то словно увеличил в два раза – слоноподобные ноги, заставлявшие доски причала содрогаться от тяжелой поступи, бочкообразное мощное туловище, длинные руки и ладони наподобие лопаты, которые, казалось, могли сгрести разом всю дрянь, что валялась на пирсе.

Рубашка этого пришельца была явно ему тесна, того и гляди лопнет от вздувшихся мышц: он явно качался, может, даже со анаболиками. Человек шел, печально понурив большую голову с плотно прижатыми к черепу ушами боксера. Голова была обрамлена прекрасной густой каштановой бородой. Большой чистый лоб, крупный, но изящный нос с горбинкой на переносице – след давнишнего перелома, волевой подбородок, выдававший немалое упрямство… Это был человек, судя по облику, благородный, но обладающий невероятной физической силой.

Когда он приблизился, обнаружилось, что он плохо держится на ногах. Похоже, он пребывал в состоянии, которые в полицейских протоколах описывают как «сильное алкогольное опьянение». Он сделал еще пару шагов, остановился, широко расставив ноги, вскинул голову, обвел пространство мутными глазами и рыгнул.

– П-пса не видели? – еле выговорил он.

– Какого пса? – удивился Орфей.

– Этта… Собака. Где-то тут должен быть, сукин сын. Такой… Трехголовый. В конуре. Ищу который день, с-суку…

Орфей вопросительно вскинул брови.

– Виноват, господин Геракл, так это ж вот она, конура, то ись будка-то… – засуетился Харон. – Вот, изволите видеть, вась-сиясь, новенькая будочка. Только оно, понимаете ли, не сука, а кобель. Нынче у нас такое дело, что мы Цербера к продаже билетов приспособили, все пользы поболее, чем на цепурке выть. У него на это соображалки очень даже хватает…

– Будка?! – Геракл так резко развернулся, что чуть было не утерял равновесие, однако доблестно удержался на ногах и с угрозой уставился на покрашенное синей краской неказистое деревянное строение с надписью «билетная касса. Время работы с 10:30 до 12:00 и с 15:00 до 17:30. Обед с 12:00 до 15:00. Четверг – санитарный день».