Туман войны

К светлейшему стали являться адъютанты, один за другим, докладывая о потерях. Как оказалось, шестой, седьмой и восьмой корпуса были полностью уничтожены.

Среди раненых увидела Дурову, её контузило ядром в ногу. Принесённая двумя ординарцами, та просила Кутузова не отправлять её на лечение, а оставить хотя бы ординарцем при себе. Просьбу светлейший удовлетворил.

Неожиданное вышедший к нашему костру пожилой мужчина заливался плачем и кричал. Когда его удалось успокоить, оказалось, что это денщик. Его барчук, остался где-то на поле, и он никак не может его найти. Этот раненый и измазанный кровью и грязью человек слёзно на коленях просил нас помочь ему в поисках и никак не хотел принимать лечение, пока не найдут его подопечного.

Павел недолго переговорил с татарами и те, забрав мужчину ушли на поиски. Что они могли найти в темноте, я не знала.

Выжившие потихонечку собирались к нашим кострам. Желая хоть как-то поддержать такое количество людей, жених предложил сварить жиденький супчик. Туда отправилось немного сушеного мяса, картофельная мука и ещё какие-то добавки, что забрасывал в котлы «провидец» из седельных сумок.

Не евшие весь день люди с удовольствием принюхивались к начавшим разноситься ароматам. Как только котлы опорожнялись, начинали варить новые.

Время от времени появлялись татары, принося раненых, но явно это был не тот, кого они искали, так как мужчина с ними не возвращался. В конце концов они принесли обессилившего денщика, который божился по утру опять идти искать своего барчука.

Ночью лагерь почти не спал, но меня с девушками Павел отправил отдыхать в дормез.

Почти с рассветом, рядом раздался крик, на который я выскочила. Оказалось, что пропажа нашлась и искомый барин сам явился в лагерь, проведя, по его словам, всю ночь в окружении мертвецов.

Глава 13

27 августа 1812 года

Всё лето, я только и делаю, что куда-то еду. И вот… мы опять двигались, теперь в сторону Можайска по московской дороге. Проплывающие мимо красоты больше не вызывали интереса и восхищения. Ни у кого. Люди очень устали, потому брели медленно. Особенно слабые придерживались за подводы, других вели соратники. И хотя подсчитанные цифры потерь были ужасающи, все бурно между собой обсуждали предстоящую битву за Москву, к которой мы и направлялись. Странно, но никто не чувствовал себя проигравшими. Наоборот. Осознание того, что выстояли, а неприятель первым вечером сыграл отход, наполняло всех какой-то невиданной гордостью.

Сдавать первопрестольную никто даже не и помышлял. Особенным патриотизмом отличался барон Беннигсен[53]. Леонтий Леонтьевич был насильно навязан Кутузову лично Александром. С начала войны подобным «подарком» был «осчастливлен» ещё Барклай, не знавший, куда деться от это немца, но всё-таки смогший его спровадить из армии. Ну а затем, барон явился в Царёво-Займище и предъявил светлейшему бумагу о назначении себя начальником Главного штаба армии.

И хотя Беннигсен сумел отличился в Прейсиш-Эйлау[54], сдержав напор французской армии, более никаких побед так и не одержал. Составленный же им план сражения для Бородино, оказался столь провальным, что один только вид Леонтия Леонтьевича вызывал у главнокомандующего зубовный скрежет.

Вот только пожилой немец демонстративно не замечал «убийственных» взглядов светлейшего. Они были погодками, и каждый понимал — эта война может оказаться для них последней. Удачно интригуя в июле против Барклая, барон казалось надеялся пробраться на место Михаила Илларионовича. При этом совершенно не осознавая, что кроме мастерства интриг, нужно хотя бы что-то понимать в стратегии ведения войны.

Как бы то ни было, Леонтий Леонтьевич щеголял патриотическими высказываниями, строил планы битвы под Москвой и вообще, старательно пытался создать вокруг себя оппозицию к Кутузову.

Всё это происходило на импровизированном обеде, организованном на привале Гаврилой Федосеевичем. Ещё с вечера, я задумывалась о том, как накормить раненых густым супчиком, потому перед сном воевала со Степанидой, яростно защищавшей наши скромные запасы. Услышав спор, старший унтер предложил свою помощь. На зоре он принёс несколько огромных рыбин, пойманных в речной заводи. Как ему удалось это голыми руками? Ведь ни невода, ни удочки у него просто не имелось.

Отварная рыба с кашей досталась на обед генералам, в то время как крепкий бульон понемногу раздавали на привале раненым, потерявшим много крови.

Барон хорохорился перед Кутузовым, но тому было явно не до него. Как докладывали из арьергарда, французы упорно преследовали нас, а любое промедление — ещё одна гарантированная битва, которую армия просто не выдержит.

С утра мы срочно выехали. Меня приставили к светлейшему, а потом несколько раз в пути я измеряла ему давление, старательно потчуя настоями, которые должны были его поддерживать. Кутузов сильно нервничал, понимая, всю тяжесть положения. Москву придётся отдать, а выгородить его перед самым главным недругом, будет некому.