Туманная река 2

— Так лучше? — я посмотрел в глаза Петровича.

— На сегодня репетиция окончена, — отмахнулся Петрович, и первым покинул кабинет, где юных пионерок учили кройке и шитью.

— А я могу твое соло сыграть на тромбоне, — тихо сказал Овсянкин, и он лихо продудел его в свою трубу.

— Не плохо, — похвалил я паренька, и обратился к пионервожатой, — кстати, Настя, для этих двух песен мне понадобится детский хор. Вот смотри. Насажаю я на крючок хитрую наживку, — я пропел первую строчку «Золотой рыбки», — у тут же меня подхватывает хор. Хитрую наживку.

— Это я организую, — заверила меня Ермакова, — может быть для Петровича все же достать самогонки? А то я его знаю, на сухую играть не будет.

— Достань, — согласился я, — но сразу не отдавай. Я с ним еще поторгуюсь.

После отбоя, пионервожатая Света вновь меня позвала на реку. Однако на сей раз, мы были не одни. Собралась очень большая компания, находящихся на летней практике будущих педагогов. Ермакова принесла гитару, кто-то из парней достал бутылку мутной жидкости, в которой, судя по запаху, был алкоголь непонятного происхождения. Все, кроме меня, пили помаленьку за красоту, за звездное небо, за хорошую погоду, за мир во всем мире, а я несколько раз исполнил на бис песню «Там, где клён шумит».

— Вот какие песни нужно по радио крутить, — задумчиво произнес один из вожатых.

— Как-нибудь там, — ответил ему другой студент, показав пальцем в небо, — без тебя разберутся, что крутить.

Я же хотел было добавить в защиту первого вожатого, что глас народа — глас Божий. Однако вовремя вспомнил, что сейчас в тренде атеизм. Да и настроение было сонное. Поэтому я еще раз со всеми попрощался и направился в лагерь. Света тоже сказала, что ей пора спать и пошла вместе со мной. За нашими спинами тут же раздались смешки.

— Чего вы смеетесь, — заступилась за нас Настя, — у них строго дружеские отношения.

— Да кто ж спорит, — загоготали парни.

Дети, подумал я про себя. Мы немного прошли в тишине, и тут Света попросила у меня прощение за то, что выдала меня с потрохами Егор Санычу.

— Я не в том возрасте, чтобы на такие мелочи обижаться, — усмехнулся я.

— А сколько тебе? — удивилась вожатая четвертого отряда.

— Шестнадцать недавно стукнуло, — я вновь обругал себя за забывчивость.

— А мне скоро двадцать, — загрустила девушка, — я уже старая.

— Да, — согласился я, — внуки скоро появятся. Пенсию начнут выплачивать за беспокойную комсомольскую юность.

— Ну тебя, — Света нежно толкнула меня в плечо.

Мы, наконец, пролезли в тайную дверь пионерского лагеря «Чайка», и перед прощанием девушка внезапно обняла меня и убежала в свой корпус.

Глава 28

Юрий Корнеев, который на войне потерял в 1941 году отца, все свое детство и юность мог рассчитывать только на самого себя. В бандитском Косом переулке, который был застроен маленькими двухэтажными домиками, где Юрий проживал со своей мамой, он по полной ощутил все прелести послевоенных голодных лет. В драках с местными бандитами, будущий игрок сборной СССР по баскетболу, оттачивал спортивную злость и волю к победе. Если бы ему кто-то тогда сказал, что через десять с лишним лет он станет чемпионом Европы, Юрий бы просто рассмеялся ему в лицо, так как никогда серьезно не занимался этой лучшей игрой с мячом. Со спортом он, конечно, дружил, пробовал себя в волейболе, хоккее, боксе, футболе и даже в велоспорте. Но лишь в семнадцать лет Корнеев впервые пришел по объявлению о наборе в баскетбольную команду, в спортивную школу «Юный Динамовец».

— Играй пацан! — крикнул ему тренер юношеской команды Александр Михайлович Зинин, — покажи, на что способен. Серега дай ему свою футболку, — обратился он к кому-то из запасных.

И тогда Юрий показал. Он ударил мячом в пол и смело полез на кольцо, как это делал в простой дворовой драке. В сутолоке, в трёхсекундной зоне, он двинул кому-то коленом, кого-то оттер локтем и с «мясом» запихал мяч в корзину.

— Приноси завтра фотографию, — улыбнулся тренер, — сделаю тебе Динамовский билет.

А через полгода, сто девяносто семи сантиметровый Корнеев дебютировал уже за команду мастеров. Потому что его не пугали ни тычки, ни удары исподтишка, ни откровенная грубость. Наоборот легкий форвард Корней, как прозвали его одноклубника, только заводился от ожесточенной борьбы и еще сильнее лез в самую гущу. Кстати, такая настырность и бесстрашие отличала весь советский послевоенный спорт.

— Привет, Корней! — крикнул ему из окна первого этажа сосед по дому, — когда в Рим?

— Еще не скоро, — махнул рукой Юрий, который спешил на дневную тренировку во дворец спорта «Лужники».

Вообще-то сборная СССР квартировалась в небольшом уютном доме отдыха на окраине Москвы. Там спортсмены питались и занимались общефизической подготовкой. А игровые тренировки проходили уже в Лужниках. Но сегодня, сутра, Корнеев отпросился домой, чтобы передать стипендию от спортивного общества «Динамо» семье, а заодно и поцеловать жену Татьяну и своего восьмилетнего сына Михаила. Юрий в высоком спортивном темпе пересек маленький дворик, но тут же столкнулся со своим другом детства Федькой Осокиным.