В перерыве первого тайма, который мы взяли со счётом 36:19, я сидел ни жив ни мёртв. Суренович всем дал поиграть, всех за тайм поменял, а про меня забыл. Пятнадцать минут я ещё как-то скакал молоденьким козликом по полю, но в последние пять минут, я окончательно перешёл на бег трусцой.
— Придёшь в атаку, станешь в угол и стой, отдыхай! — орал с бровки главный тренер.
— Потерпи ещё немного! — покрикивал второй тренер Алексеев.
— Надо ещё немного потерпеть, — твердил ассистент главного Конев, — когда я падал на стул во время тайм-аутов.
В раздевалке мне принесли сладкого чая. Врач командный Олег Маркович Белаковский отсчитал пульс, и сказал, что я вроде пока здоров, и выдавил мне на ладонь несколько таблеток глюкозы.
— Осталось потерпеть двадцать минут, мальчики! — глядя на меня сказал Суренович, — Богдан, ты главное попадай, можешь не бегать, в защиту можешь возвращаться трусцой, но главное стой в своём углу и попадай.
— Богданыч, — на меня насел Корней, — ещё двадцать минут и хрен кто у нас олимпийское золото отнимет!
— Смерти моей хочешь? — грустно улыбнулся я.
— У нас на Кавказе такие врачи, да! — вклинился Гурам, — мы тэбя не просто воскресим, мы из тэбя долгожителя сдэлаем!
— Олег Маркович, — пролепетал я, — дайте бумагу.
— Зачем? — оторопел врач.
— Напишу расписку, что в моей смерти прошу винить сборную СССР, — под хохот команды ответил я.
— Витюша! — толкнула Татьяна Владимировна студента.
— Что? — подскочил тот.
— Мы, кажется, игру проспали, — главный редактор «Пионерки» с грацией пантеры выскочила из-под одеяла и включила новенькую радиолу «Октава», из которой тут же раздался голос комментатора Николая Озерова.
— Я один раз с Колей в теннис играла, — похвасталась Татьяна, накидывая на голое тело халат.
Ну и вляпался я, подумал Витюша, верёвки из меня вьёт. Как начнёт рассказывать про своих знакомых и ухажёров, прямо так бы и задушил! А как ловко Таня меня захомутала, и убедила академотпуск взять и к ней на квартиру работать переехать, так продуктивнее, сказал она. Когда отец с матерью узнали, что я ухожу жить к взрослой женщине, их чуть «кондратий не хватил».
— Ты мать посмотри, что наш чудило удумал! — орал батя, — да я тебя сейчас выпорю, как сидорову козу!
— А за что? — развёл руками Витюша, — за то, что на мою книгу только за две недели пришло около десяти тысяч писем? Представляете, что случиться к концу года? Скоро в книжных магазинах охотиться за писателем Виктором Прохоркиным будут!
— Сколько писем пришло? — отец опустил свой широкий кожаный ремень, и сам присел на край стула.
— Десять тысяч без пары сотен, — усмехнулся Виктор, — и всё благодаря ей, Танечке.
— Может быть, оно и к лучшему, — мать присела рядом с отцом, — будет, кому за тобой присмотреть. А сколько ей лет, Татьяне твоей?
— Сорок пять, — гордо выдал начинающий писатель.
— Ладно, — крякнул батя, — поживём, увидим.
Виктор вылез из-под одеяла и тоже накинул новый махровый халат. Честно говоря, он немного стеснялся своей наготы, неуклюжая тощая фигура, впалая грудь, небольшой животик и тонкие, не знавшие физического труда, руки.
— Внимание, внимание, говорит Рим, — звук из динамика «Октавы» был отличного качества, — сегодня самый настоящий исторический день! Семнадцать очков после первой половины ведёт наша доблестная баскетбольная дружина…
— Я пойду, сварю кофе, — шепнула Татьяна Витюше, — чувствую, победу мы сегодня не отдадим. Нужно будет для «Пионерки» договориться об интервью с твоим Крутовым.
— Хорошо, — выдохнул Виктор, которого опять захлестнула ревность.
— Работает! — заорал Зёма, когда услышал потрескивающий голос комментатора.
— Да не ори ты, — одёрнул его Толик, — Вера спит.
Последняя алушнинская подружка оказалась самой настойчивой и самой терпеливой, подумала Наташа, даже сейчас в первые учебные дни приехала сюда из Ленинграда. Она конечно красивая, но стерва та ещё, с другой стороны Толик не будет так задаваться.
— Гурам Минашвили проходит по правому флангу, скидывает мяч на врывающегося в трёх секундную зону Юрия Корнеева, пас в угол на Крутова, — комментатор замер на мгновенье, — гол товарищи, ещё два очка в копилку нашей сборной.
— Богдан! Богдан! — не сговариваясь, начали скандировать Наташа и Санька.
— За победу, — буркнул более сдержанный Прохор и, наконец, опустил в себя маленькую рюмочку горькой водки.
— Эх, какой матч дурак Вадька пропускает, — махнул рукой Зёма, — ухал к Тоньке своей. Не мог, что ль днём смотаться на бутерброд чая?
— Дурак, у них, между прочим, всё серьёзно, — толкнула в бок Саньку Наташа, — они скоро заявление в ЗАГС подают.
— Ладно, — пригорюнился Земакович, — на какие только жертвы ради друга не пойдёшь, буду у него на свадьбе свидетелем.