Туманность Андромеды. Час Быка

Эвда Наль вызвала в памяти все, что знала об основах долголетия – очистке организма от энтропии. Рыбьи, ящеричные предки человека оставили в его организме наслоения противоречивых физиологических устройств, и каждое из них обладало своими особенностями образования энтропических остатков жизнедеятельности. Изученные за тысячелетия, эти древние структуры – когда-то очаги старения и болезней – стали поддаваться энергетической очистке – химическому и лучевому промыванию и волновой встряске стареющего организма.

В природе освобождение живых существ от увеличивающейся энтропии и есть необходимость рождения от разных особей, происходящих из различных мест, то есть из разных наследственных линий. Эта перетасовка наследственности в борьбе с энтропией и черпание новых сил из окружающего мира – самая сложная загадка науки, над пониманием которой уже тысячи лет бились биологи, физики, палеонтологи и математики. Но биться стоило – возможная продолжительность жизни уже достигла почти двухсот лет, а самое главное – исчезла изнурительная, тлеющая старость.

Мвен Мас угадал мысли психиатра.

– Я подумал о новом великом противоречии нашей жизни, – медленно сказал африканец. – Могущественная биологическая медицина, наполняющая организм новыми силами, и все усиливающаяся творческая работа мозга, быстро сжигающая человека. Как все сложно в законах нашего мира!

– Это верно, и поэтому мы задерживаем пока развитие третьей сигнальной системы человека, – согласилась Эвда Наль. – Чтение мыслей очень облегчает общение индивидуумов между собой, но требует большой затраты сил и ослабляет центры торможения. Последнее – самое опасное…

– И все равно большинство людей – настоящих работников – живут только половину возможных лет из-за сильнейших нервных напряжений. Насколько я понимаю, с этим медицина бороться не может – только запрещать работу. Но кто же оставит работу ради лишних лет жизни?

– Никто, потому что смерть страшна и заставляет цепляться за жизнь лишь тогда, когда жизнь прошла в бесплодном и тоскливом ожидании непрожитых радостей, – задумчиво произнесла Эвда Наль, невольно подумав, что на острове Забвения люди живут, пожалуй, дольше.

Мвен Мас снова понял ее невысказанные мысли и сурово предложил вернуться на обсерваторию для отдыха. Эвда повиновалась.

…Два месяца спустя Эвда Наль разыскала Чару Нанди в верхнем зале Дворца информации, похожем на готический храм своими высокими колоннами. Косые лучи солнца, падавшие сверху, перекрещивались на половине высоты зала, создавая сияние вверху и мягкий сумрак внизу.

Девушка стояла, опираясь на колонну, сцепив за спиной опущенные руки и скрестив ноги. Эвда Наль, как всегда, не смогла не оценить ее простого наряда – короткого, серого с голубым, сильно открытого платья.

Чара взглянула через плечо на приближавшуюся Эвду, и ее грустные глаза оживились.

– Зачем вы здесь, Чара? Я думала, вы готовитесь поразить нас новым танцем, а вас потянуло к географии.

– Время танцев прошло, – серьезно сказала Чара. – Я выбираю работу в знакомом мне кругу деятельности. Есть место на заводе искусственного выращивания кожи во внутренних морях Целебеса и на станции выведения долгоцветных растений в бывшей пустыне Атакама. Мне было хорошо на работе в Атлантическом океане. Так светло и ясно, так радостно от силы моря, от бездумного слияния с ним, от ловкой игры и соревнования с могучими волнами, которые всегда тут, рядом, и стоит лишь кончить работу…

– Мне тоже – стоит поддаться меланхолии, и вспоминается работа в психологическом санатории в Новой Зеландии, где я начинала совсем юной медицинской сестрой. И Рен Боз сейчас, после своего ужасного ранения, говорит, что всего счастливее он был, когда работал регулировщиком винтолетов. Но ведь вы понимаете, Чара, что это слабость! Усталость от огромного напряжения, требующегося, чтобы удержаться на той творческой высоте, которую удалось достичь вам, истинной артистке. Еще сильнее она будет потом, когда ваше тело перестанет быть таким великолепным зарядом жизненной энергии. Но пока не перестало, доставляйте всем нам радость вашего искусства и красоты.

– Вы не знаете, Эвда, каково мне. Каждая подготовка танца – радостное искание. Я сознаю, что людям еще раз будет отдано нечто хорошее, которое принесет радость, затронет глубину чувств… Живу этим. Приходит момент осуществления замысла, и я отдаю всю себя взлету страсти, горячему и безрассудному… Наверное, это передается зрителям, и оттого столь сильно воспринимается танец. Всю себя – всем вам…

– И что же? Потом резкий спад?

– Да! Я точно улетевшая и растворившаяся в воздухе песня. Я не создаю ничего запечатленного мыслью.

– Есть гораздо большее – ваш вклад в души людей!

– Это очень невещественно и недолговечно – я имею в виду самое себя!

– Вы еще не любили, Чара?

Девушка опустила ресницы.

– Это похоже? – ответила она вопросом.

Эвда Наль покачала головой.

– Я про очень большое чувство, на какое способны вы, но далеко не все…

– Я понимаю – при большей бедности интеллектуальной жизни мне остается богатство эмоциональной.