Туманность Иридии (СИ)

Он опять подбросил кристалл с личностью искина. Про Индиго Дариус вообще предпочитал молчать. Воспоминания о том, как искин трепетно и нежно пытался познать человеческую натуру, вызывали у Дариуса смешанные чувства. Кислота и скепсис усиленно смешивались в них с цинизмом и радостным недоумением. «Интересно, — подумал Шей, — если бы Индиго сейчас побывал в моей голове, он продолжил бы так же уважать людей и стараться познать их?»

Дариус задумался сильнее. Он прошёл за свою карьеру через многое, что отбивало любую охоту не просто познавать, а даже знаться со многими представителями рода человеческого. Матери, прикрывающиеся своими детьми от плохой жизни на окраинах индустриальных городов. Искренне считающие, что наплодить новое потомство проще, чем достать карточки на еду и витамины. Отцы, бросающие такие семьи, снимающие с себя ответственность и выгораживающие свою совесть чеком на круглую сумму за то, что отдали себя на опыты или в центры заместительной хирургии. Подросшее потомство, не оценившее вклад таких родных, или же наоборот, выросшее с чувством ненависти и обиды за подобное. Потомство, уходившее в низовья клановых рек, опускающееся так низко, что превращалось в одну неотличимую друг от друга биомассу.

Дариус видел высшее общество, лицемерно распахивающее объятия в показной заботе о своих подданных перед глазками парящих повсюду камер операторов. Он смотрел в глаза генералам и адмиралам, отдавшим приказ остаться и продолжать заградительный огонь до последнего патрона или ракеты там, где уже не было смысла поддерживать оборону. Они все пожимали плечами, сурово поглядывая в камеры, отвечая на вопросы репортёров о своей службе на отдалённых рубежах Конгломерата.

Грос лично убивал, был ранен, выбирал между человеком и чужаком, иногда в пользу последнего. Дариус не мог бы сказать о себе, что он верующий человек. Единый всегда был для него чем-то далёким, неприкосновенным и имеющим слишком много забот, помимо одного единственного человека Дариуса. Он не хотел лишний раз отвлекать Единого от его обязанностей. Где-то далеко, под покровом ночи сотня-другая гвардейцев нуждалась в его внимании больше, с трепетом и нарастающим ужасом ожидая первых лучей рассвета. С ним придёт новый бой, последний и решающий. И те, кто перед рассветом горячо и искренне молился в окопах, размазывая слезы по грязным рожам, нуждались в чудесах больше, чем он.

Но иногда, примерно, как сегодня, Грос не мог понять, за что Единый благоволит к нему, сохраняя жизнь и память. Дариус чувствовал себя сконфуженно, будто получил шикарный и дорогой подарок, когда на эти же средства можно было спасти от голода и смерти небольшую деревню. И вроде бы он не просил о чуде. Вроде бы он даже смирился со своей участью, осознавая перед смертью, что Ян всё сделал правильно. И даже его стыд, а, как результат, его раздражительность вперемешку с накатывающей меланхолией, были неоправданными в глазах постороннего наблюдателя. Но где-то в глубине души, в самой её темной части Дариус был рад, что снова жил. И пусть он не помнил множества событий, в которых участвовал опосредованно, следя за ними через сеть комм-устройств искина, но он был рад дышать и смотреть. Но теперь, понимая, что не заслужил этого дара снова, Дариус был грустен и опечален почти до гнетущего чувства несправедливости. Он жил взаймы, он держал в руках чужую, пусть и искусственную, жизнь, глупо глядя на кристалл в своих руках и пытаясь понять, что ему с ним делать.

Раскатистый боевой клич аламхадцев вывел Дариуса из задумчивости. Он не поймал кристалл, который в очередной раз подбросил на ладони, инстинктивно нагнувшись, чтобы поднять его с песка. В этот миг над головой у него просвистел клинок, вонзившийся в ствол дерева с мохнатой корой поблизости. Грос присел, осматриваясь. Монументальная фигура Аши выдвинулась из-за деревьев на возвышении. Солнечный свет как раз покидал землю, когда женщина начала спускаться к Дариусу, держа короткое копье в вытянутой руке. Традиционное оружие для битвы с озлобленными духами, над которым Дариус не раз посмеивался, пока Аша не видела, теперь представляло неприятную угрозу жизни экзекутора. Дариус выругался, поднял кристалл, сунул его за пазуху и попытался скрыться между деревьями. Аша спускалась в тень, наползавшую на землю после захода солнца. Она словно погружалась в мир мёртвых, бесстрашно ступая в него с гордо поднятой головой. Весь облик аламхадки говорил Дариусу, что она действительно намерена его убить. Грос никогда серьёзно не относился к зацикленности Аши на своей религии, воспринимая её ритуалы и отправления по ним, как и свой вялый нейтралитет к Единому. Если для неё это было важно, пусть выполняет всё, что ей требуется, он не станет мешать. Но кто же знал, что однажды важным для неё окажется насадить Дариуса на своё копье, как бабочку на иголку?