Туманы Авалона

— Король Леодегранс предложил мне в жены свою дочь, — как бишь ее там? — а в приданое за нею дает сотню лучших своих воинов, все при оружии, и — ты только представь себе, матушка! — при каждом отменный конь из его собственных табунов; так что Ланселет сможет их обучить. В этом — один из секретов цезарей: лучшие римские когорты сражались верхом; а до того никто, кроме скифов, лошадей не использовал, разве что для перевозки продовольствия и порою — для верховых гонцов. Будь у меня четыре сотни конных воинов — матушка, да я бы играючи выдворил саксов с нашей земли, и они бы бросились сломя голову к своим берегам, визжа, точно их же псы.

— Тоже мне, причина для женитьбы! — рассмеялась Игрейна. — Лошадей можно купить, а воинов — нанять.

— Но продавать коней Леодегранс вовсе не склонен, — возразил Артур. — По-моему, он так мыслит про себя, что в обмен на приданое — воистину королевское приданое, здесь ты мне поверь, — недурно было бы породниться с королем Британии. И он не один такой, просто он предлагает больше, чем другие.

Так вот о чем я желал попросить тебя, матушка, — не хотелось бы мне посылать к нему самого обыкновенного гонца со словами, что я, дескать, беру его дочь, так что пусть отошлет ее к моему двору, словно тюк какой-нибудь. Не согласилась бы ты поехать отвезти королю мой ответ и сопроводить девушку сюда?

Игрейна собиралась уже кивнуть в знак согласия, как вдруг вспомнила о своих обетах.

— Отчего бы тебе не послать одного из своих доверенных соратников, скажем, Гавейна или Ланселета?

— Гавейн — бабник тот еще, — со смехом отозвался Артур. — Я отнюдь не уверен, что хочу подпускать его к своей невесте. Тогда уж пусть Ланселет съездит.

— Игрейна, чувствую я, что лучше поехать тебе, — удрученно проговорил Мерлин.

— А что такое, дедушка, — отозвался Артур, — неужто Ланселет настолько неотразим? Или ты опасаешься, что моя невеста влюбится в него вместо меня?

Талиесин вздохнул.

— Я поеду, если настоятельница даст мне дозволение покинуть обитель, — быстро отозвалась Игрейна. А про себя подумала: «Конечно же, мать-настоятельница не может запретить мне побывать на свадьбе собственного сына. Воистину, я столько лет пробыла королевой, что теперь мне куда как непросто тихо-мирно сидеть в четырех стенах и дожидаться известий о великих событиях, происходящих в этой земле. Верно, таков удел всякой женщины, однако постараюсь избегать его сколь можно дольше».

Глава 4

Гвенвифар чувствовала, как в животе привычно всколыхнулась тошнота; неужто еще до того, как они отправятся в путь, ей придется бежать в уборную? И что ей прикажете делать, если та же потребность даст о себе знать уже после того, как она сядет в седло и выедет за ворота? Девушка подняла глаза на Игрейну: та стояла, статная и невозмутимая, чем-то похожая на мать-настоятельницу ее прежнего монастыря. В первый свой приезд, год назад, когда обговаривались условия брака, Игрейна держалась с ней по-доброму, словно мать. А теперь, приехав сопроводить Гвенвифар на свадьбу, она вдруг показалась строгой и властной; и, уж конечно, королева не испытывала и тени того ужаса, что терзал Гвенвифар. Как она может быть настолько спокойной?

— Ты разве не боишься? Это так далеко… — дерзнула прошептать Гвенвифар, глядя на дожидающихся лошадей и носилки.

— Боюсь? Конечно, нет, — отвечала Игрейна. — В Каэрлеоне я бывала не раз и не два, и маловероятно, чтобы на сей раз саксы собирались выступить с войной. Зимой путешествовать не то чтобы приятно — из-за дождей и слякоти, — но все лучше, чем попасть в руки варваров.

Гвенвифар, до глубины души потрясенная и пристыженная, судорожно сжала кулачки и, потупившись, уставилась на свои дорожные башмаки, крепкие и безобразные.

Игрейна завладела рукою девушки, расправила крохотные пальчики.

— Я и позабыла, ты же никогда прежде не уезжала из дома, разве что в свой монастырь и обратно. Ты ведь в Гластонбери воспитывалась, верно?

Гвенвифар кивнула:

— Мне бы так хотелось туда вернуться…

На мгновение проницательный взгляд Игрейны остановился на ней, и девушка затрепетала от страха. Чего доброго, эта дама поймет, что она, Гвенвифар, совсем не радуется предстоящей свадьбе с ее сыном, и невзлюбит сноху… Но Игрейна, крепко сжимая ее руку, произнесла лишь:

— Я очень горевала, когда меня впервые выдавали замуж за герцога Корнуольского; я не знала счастья до тех пор, пока не взяла на руки дочь. Однако же мне в ту пору едва пятнадцать исполнилось; а тебе ведь почти восемнадцать, верно?