Туманы Авалона

— Нет! — воскликнул Гарет и схватил Ланселета за плечи. — Заставь его понять, что происходит, Ланселет! Любой ценой заставь его вернуться в Камелот! О Господи! Гвидион скажет, что я предаю родича, и я люблю Гвидиона всей душой, но… Как я могу сказать об этом — даже тебе, мой кузен, брат моего сердца? Мне не нравится, что он приобрел такое влияние на нашего короля! Как-то так получается, что с послами саксов всегда говорит именно он, и они знают, что Гвидион — сын сестры Артура, а среди них — может, ты этого не знаешь, — наследником считается именно сын сестры…

— Не забывай, Гарет, — мягко улыбнувшись, перебил его Ланселет, — до прихода римлян тот же обычай властвовал и у Племен. А ведь мы с тобой не римляне.

— Неужто ты не станешь защищать то, что по праву принадлежит твоему сыну?! — возмутился Гарет.

— Это дело Артура: решать, кто наследует его трон, — сказал Ланселет. — Если только после него у нас вообще будет хоть какой-то король. Когда я блуждал среди видений, навеянных безумием — я не стал бы говорить об этом, но мне кажется, что они были отчасти сродни Зрению, — иногда мне казалось, что, когда Артур умрет, эту землю покроет тьма.

— И что же, пускай все идет так, как будто Артура и вовсе не было на свете? — негодующе спросил Гарет. — А как же твоя клятва верности?

Ланселет вздохнул.

— Если ты так хочешь, Гарет, я разыщу Галахада.

— И как можно быстрее! — настойчиво воскликнул Гарет. — И объясни ему, что его верность королю важнее всех подвигов, Граалей и богов, вместе взятых…

— А если он не пойдет со мной? — печально спросил Ланселет.

— Если не пойдет, — медленно произнес Гарет, — значит, он не тот король, в котором мы будем нуждаться после смерти Артура. Значит, мы в воле Божьей, и да будет Он к нам милостив!

— Кузен мой и брат, — сказал Ланселет, вновь обнимая Гарета, — мы всегда в воле Божьей. Но я даю тебе слово: я разыщу Галахада и вернусь вместе с ним в Камелот. Клянусь тебе…

А затем свет погас, и лицо Гарета скрыла тьма, и на миг остались лишь лучистые глаза Ланселета — столь похожие на глаза Вивианы, что Моргаузе почудилось, будто это ее сестра, жрица, взирает на нее с хмурым неодобрением, словно спрашивая: «Моргауза, что ты творишь?» Но затем и они исчезли, и Моргауза осталась одна; из камина по-прежнему валили клубы дыма, но магическая сила развеялась, а на полу валялось обмякшее, обескровленное тело мертвой служанки.

Ланселет! Ланселет, будь он проклят! Он до сих пор способен разрушить ее замыслы! Моргаузу пронзила ненависть, острая, как боль. Голова у нее раскалывалась, а к горлу подступала тошнота — как всегда после колдовства. Моргаузе хотелось сейчас лишь одного: растянуться у камина, и заснуть, и выспаться как следует. Но нет, она должна быть сильной. Она не позволит силам чародейства взять над нею верх. Она — королева Лотиана, королева Тьмы! Моргауза открыла дверь и отволокла труп собаки на мусорную кучу, не обращая внимания на тошнотворное зловоние.

Но ей было не под силу в одиночку справиться с мертвой служанкой. Моргауза уже готова была позвать на помощь, но потом остановилась и поднесла руки к лицу. И руки, и лицо по-прежнему были в липкой крови. Нет, нельзя допустить, чтоб ее застали в таком виде. Королева отыскала таз и кувшин с водой, умылась, вымыла руки и заново заплела волосы. Правда, остались еще пятна крови на одежде, но с этим пока ничего не поделаешь; впрочем, теперь, когда огонь в камине погас, тут мало что можно разглядеть. Наконец Моргауза позвала своего дворецкого, и тот почти мгновенно возник на пороге. На лице его читалось жадное любопытство.

— Что случилось, моя королева? Я услышал крики — тут что-то стряслось?

Он поднял лампу повыше. Моргауза отлично знала, какой она сейчас видится дворецкому — прекрасной и немного растрепанной; отголосок Зрения словно позволил ей взглянуть на себя чужими глазами. «Стоит мне сейчас протянуть руку, и я возьму его прямо рядом с трупом этой девчонки», — подумала Моргауза, испытывая одновременно и странную, судорожную боль, и наслаждение вожделения, и мысленно расхохоталась. Но потом королева отказалась от этой мысли. Еще успеется.

— Да, стряслось — такое скверное происшествие. Бедная Бекка… — Моргауза указала на обмякший труп. — Она упала в камин, а когда я попыталась помочь ей, обработать ожоги, она выхватила у меня нож и перерезала себе горло. Должно быть, несчастная сошла с ума от боли. Бедняга. И меня забрызгала кровью с ног до головы.

Дворецкий испуганно вскрикнул, приблизился к безжизненному телу служанки и осмотрел ее.

— Экое дело! Несчастная девица всегда была не в своем уме. Не стоило тебе брать ее в служанки, госпожа.

В голосе дворецкого прозвучали нотки укоризны, и это вывело Моргаузу из себя. Неужто ей и вправду хотелось взять это ничтожество к себе на ложе?

— Я позвала тебя не за тем, чтоб обсуждать мои поступки. Забери девчонку и позаботься о похоронах. И пришли ко мне моих служанок. На рассвете я отправляюсь в Камелот.