Туманы Авалона

— Проклятая женщина! — пробормотал Гавейн. — Чтоб ей пусто было! И почему только Артур не отослал ее, пока еще было не поздно? Мне не очень-то по душе нынешний двор — мало того, что он сделался христианским, так он еще и кишит саксами! Когда я стал первым рыцарем Артура, во всех саксах, вместе взятых, было ровно столько же благочестия, сколько в любой свинье!

Гвидион попытался было возразить, но Гавейн осадил его:

— А ты вообще помалкивай! Я их знаю куда лучше твоего! Ты еще пеленки пачкал, когда я уже дрался с саксами! А теперь мы что, даже при дворе должны оглядываться на этих свиней и думать, что они о нас скажут?

— Ты не знаешь саксов и вполовину так, как их знаю я, — сказал Гвидион. — Нельзя узнать людей, если видишь их только на поле боя. А я жил при их дворе, и пил вместе с ними, и любезничал с их женщинами. Потому я и говорю, что хорошо их знаю, а ты — нет. И они действительно считают Артура и его двор безнравственным и слишком языческим.

— Кто бы говорил! — фыркнул Гавейн.

— Однако же, — отозвался Гвидион. — нет ничего смешного в том, что саксы беспрепятственно называют Артура безнравственным…

— Беспрепятственно, ты говоришь? — гаркнул Гавейн. — Думается, мы с Гавейном им воспрепятствовали!

— И что, ты собираешься драться со всем саксонским двором? — поинтересовался Гвидион. — Лучше уж устранить причину злословия. Или Артуру не под силу справиться с собственной женой?

— Мне так просто не хватит храбрости сказать Артуру что-либо плохое о Гвенвифар, — сказал Гавейн.

— И все же это нужно сделать, — сказал Гвидион. — Артур — Верховный король, и нельзя допускать, чтобы он сделался посмешищем для своих подданных. Если люди зовут его рогоносцем, станут ли они следовать за ним в делах мира и войны? Артур обязан исцелить свой двор от распутства — как угодно; быть может, отправить эту женщину в монастырь или изгнать Ланселета…

Гавейн беспокойно огляделся по сторонам.

— Да тише ты, ради Бога! — сказал он. — Здесь о таком нельзя даже шептаться!

— Лучше уж мы об этом пошепчемся, чем об этой связи будут перешептываться по всей стране, — отозвался Гвидион. — Боже милостивый! Ты только глянь: они сидят рядом с королем, и он улыбается им обоим! Неужто Камелот превратился в посмешище, а Круглый Стол — в вертеп?

— А ну, заткнись — или я заставлю тебя умолкнуть! — прорычал Гавейн, железной хваткой вцепившись в плечо Гвидиона.

— Если б я лгал, Гавейн, ты с легкостью заставил бы меня умолкнуть, — но сможешь ли ты кулаками остановить правду? Или ты по-прежнему будешь утверждать, что Гвенвифар и Ланселет ни в чем не повинны? Ладно еще Гарет — Ланселет всегда любил и баловал его, и он не в состоянии плохо думать о своем друге — это я понимаю…

— Честно признаюсь, — скрипнув зубами, отозвался Гарет, — я с радостью отправил бы эту женщину на дно морское или в самый надежный из корнуольских монастырей. Но пока Артур молчит, и я ничего говорить не стану. А они уже достаточно стары, чтоб соблюдать осторожность. Всем известно, что Ланселет всю жизнь был ее поборником…

— Если б только у меня были надежные доказательства, Артур мог бы прислушаться ко мне, — сказал Гвидион.

— Проклятье! Я уверен, что Артур и так обо всем знает. Но лишь от него зависит, закрывать на это глаза или вмешиваться… а он не желает слушать ни единого дурного слова о них, — сглотнув, Гавейн продолжил: — Ланселет — мой родич и мой друг. Но — черт тебя побери! — ты что же думаешь, я не пытался?

— И что же сказал Артур?

— Он сказал, что королева выше моих укоров и что она не делает ничего дурного. Он говорил очень любезно, но я могу поручиться: он знал, о чем я веду речь, и дал мне понять, чтобы я не вмешивался.

— А что, если мы привлечем его внимание к этому делу таким образом, что он уже не сможет закрыть глаза? — негромко, задумчиво произнес Гвидион, затем помахал рукой Ниниане. Ниниана в этот момент сидела у ног Артура и играла на арфе. Заметив жест Гвидиона, она учтиво испросила у Артура разрешения удалиться, затем подошла к Гвидиону.

— Госпожа моя, — спросил Гвидион, — правда ли, что она, — он едва заметно кивнул в сторону Гвенвифар, — часто отсылает своих женщин на всю ночь?

— Она этого не делала с того самого момента, как легион покинул Камелот, — негромко ответила Ниниана.

— Ну что ж, по крайней мере, мы знаем, что этой леди свойственна верность, — цинично произнес Гвидион, — и она не расточает свои милости направо и налево.

— Никто и не обвинял ее в обычном распутстве! — оборвал его Гарет. — А в их возрасте — они ведь оба старше тебя, Гвидион, — они уже никому не причинят особого вреда — я так полагаю.

— Нет, я серьезно говорю! — с не меньшим пылом откликнулся Гвидион. — Если Артур намерен оставаться Верховным королем…

— Ты хочешь сказать, — гневно произнес Гарет, — если тебе предстоит стать Верховным королем после него…

— А ты чего хочешь, брат? Ты что, думаешь, что я после смерти Артура отдам эту землю саксам?

Они сидели голова к голове и говорили яростным шепотом. Моргауза поняла, что они забыли не только о ее присутствии, но даже и о ее существовании.