Туманы замка Бро

Ласе почти не сомневалась, что о её позоре давно уже знают все. Все кухарки перешёптывались о том, что Грегори больше нужен его хорошенький оруженосец, приходивший каждое утро за едой для него, чем невеста, самая знатная леди в замке – леди Ласе.

Ласе оступилась, задела носком туфельки корень дерева, проросшего сквозь брусчатку двора, и, взвыв от боли, пнула его ещё раз.

– Будь ты проклят, Грегори! Будь проклят ты, твой слуга и весь этот замок, ставший прибежищем вашего порока! Как же я ненавижу тебя!

Ласе замолкла и приникла к стволу дерева спиной. Закрыла глаза, невольно погружаясь в события десятилетней давности, когда они с Грегори ещё были почти что друзьями – насколько девочка может дружить с хулиганистым пацаном.

У Ласе было трое кузенов, но к двоим она была абсолютно равнодушна всегда. Грюнвальд и Корбен читали псалтырь с утра до ночи, занимались изучением воинского искусства вдвоём и выглядели редкостными занудами, да и внешностью особенно не блистали.

Грегори тогда ещё тоже не слишком выделялся среди них лицом – обыкновенный круглолицый малыш. Но в глазах его всегда был озорной огонёк, который, едва загоревшись, передавался Ласе.

Вокруг было полно девчонок – отец устроил ей целую королевскую свиту из крестьянок и дочек замковых мастеров, но они все были такими же скучными, как Грюнвальд и его брат. К тому же боялись её до одури, зная непостоянный нрав маленькой госпожи – Ласе могла играючи приблизить к себе любую из них и так же внезапно прогнать.

С Грегори всё было не так. Он всегда бы галантен с ней, как настоящий лорд, но в глазах его продолжал гореть этот насмешливый огонёк, будто Грегори говорил: «Ты ничего не можешь сделать мне, сестра».

И она не могла. Не могла никогда. Ни в десять лет, ни в шестнадцать, ни теперь.

Коротким летом позапрошлого года ей уже начало было казаться, что что-то меняется между ними, тает лёд, и Грегори становится теплей – но всё разрушил этот проклятый слуга, который вечно крутился вокруг него.

О, Ласе не была глупа. Хоть она и воспитывалась в монастыре, вокруг неё всегда было достаточно опытных женщин, всё знавших про любовь. Многие из тех, кто оказывался в монастыре, по молодости успели натворить дел, блистали при дворе или обманывали мужей. И с ними Ласе было куда интереснее, чем с деревенскими дурочками, не знавшими о жизни ничего.

Раскрыв рот, она слушала истории бывших знатных жён и мечтала о том, как и сама однажды станет для кого-то дамой сердца, будет блистать в обществе мужчин или хотя бы окажется любимой женой.

Грегори как никто подходил для воплощения её надежд. Он был настоящим рыцарем и знал городской этикет, а повзрослев, стал настолько прекрасен лицом, что иногда Ласе казалось, что даже приехавшие с ней монахини заглядываются на него.

Волосы его всегда были тщательно расчёсаны и уложены так, будто он знал последнюю моду. Никогда он не позволял расти на своём подбородке юношескому пушку, который до сих пор портил щёки его кузенов, и Ласе была уверена, что такой же ухоженной когда-нибудь будет его мужская борода.

А руки Грегори… Ласе щурилась даже теперь, представляя его тонкие пальцы, казалось, не знавшие упражнений с мечом – не то что узловатые, как корни дерева, грабли других мальчишек во дворе.

К собственному сожалению Ласе была вынуждена признать, что многими из этих качеств обладает и Данстан.

Он был так же ухожен, только немного тоньше в кости. Лицо его было таким аккуратным, только вместо дьявольского огонька, светившегося на дне зрачков юного наследника, в них осела нездешняя благодать.

Эта благодать так раздражала Ласе, что ей постоянно хотелось ударить Данстана по лицу.

Но видела она на его лице и ещё кое-что – как усиливается этот внутренний свет, когда Данстан смотрит на Грегори, как вытягивается вся его фигура, будто Данстан собирается рухнуть на колени.

Ещё тогда, два года назад, Ласе поняла, как её раздражает Данстан. Поняла она и то, что он может стать серьёзной преградой на пути к тому, что по праву принадлежало ей. Но тогда, два года назад, у неё не было времени переломить ход судьбы, зато за зиму, проведённую в монастыре, она успела многое обдумать и пришла к выводу, что должна сама построить своё счастье.

Прошлый год стал удачным для неё, хотя Ласе так и не поняла толком, что произошло в октябре. Она была искренне рада тому, что их отношения с Грегори тронулись с места, и тот решил объявить о помолвке – Ласе была уверена, что эта победа принадлежит ей, но тут же победу омрачила новость о том, что Тизон будет сослан в пограничный гарнизон. Она плакала, просила, умоляла сэра Генриха смилостивиться, но в глазах его поселился северный лёд, и Ласе поняла – он знает всё. Знает о её настоящем отце. Знает то, что, как она считала, знают они с Тизоном, да её мать, давно почившая в монастыре. У Ласе не было сомнений в том, кто мог так подставить её – и теперь она кусала губы, сожалея об истерике, которую сразу же устроила Грегори.