Тундра не любит слабых

…И вот уже третий день мы ждем пассажирский теплоход. Он должен был прийти уже давно, но что-то задерживается. Мы — это я, желающий уехать из Аксарки, несколько местных парней и девчат, с которыми я подружился здесь, и лейтенант милиции, взявшийся доставить меня на теплоход. В Аксарке нет пристани: мелко, суда не подходят к берегу, пассажиров доставляют на шлюпке. Но сейчас — путина, все моторки заняты, и только милицейский катер свободен. Он стоит наготове, потому что нам надо успеть выскочить к фарватеру и остановить теплоход: если в Аксарке никто не сходит, он пройдет мимо, не задерживаясь.

С утра мы собираемся у домика бакенщика и сидим целый день, с небольшим перерывом на обед. Ребята рассказывают разные случаи, расспрашивают о Москве и прочих местах. Лейтенант каждый час-полтора заводит мотор, желая удостовериться, что в решающий момент он не подведет. С бакенщиком у нас договор: если теплоход придет ночью, он пошлет за мной внука, а сам посемафорит на корабль, чтобы тот задержался.

Терпения у меня остается все меньше. Я часто вскакиваю, всматриваюсь в речные дали: не идет ли долгожданный. За широко разлившейся Обью расстилаются пойменные луга с темными копнами сена, за ними, точно гигантские стога, синеют далекие увалы Полярного Урала. Вода в реке странно переливается: ближе к берегу темная, мрачная и бездонная, дальше — все голубеет, пока не становится у чуть видного противоположного берега почти белесой.

Низкий могучий рев пароходного гудка доносится из-за поворота Оби, заставляя воздух дрожать. Зараженный моим нетерпением лейтенант бросается к катеру, но на полдороге останавливается, досадливо машет рукой и возвращается обратно. Больше никто из сидящих не трогается с места. Все смеются. Из-за поворота с пыхтением выползает маленький буксир, он тянет две баржи. Бедняге нелегко приходится, рядом с баржами он выглядит маленьким, но он бодро приветствует нас басовитым рыком гудка.

— Тьфу ты, оглашенный! — сплевывает бакенщик. — Чего реветь-то, будто ты фон-барон какой?! Ведь всю силу в гудок пускаешь, на ветер!

Ребята, посмеиваясь, рассказывают историю с этим буксиром. Года два или три назад, шутки ради, команда поставила на буксир гудок с какого-то списанного большого парохода. Встречные суда, слыша могучий бас, услужливо уступали дорогу, жались к краю фарватера: океанский пароход идет! Уступать дорогу буксиру следовало бы и раньше, он ведь такой работяга. Но порой еще оказывают уважение не за дела, а за громкий бас. Так матросы буксира дали урок некоторым любителям покрасоваться…

Наконец к вечеру показывается теплоход. Катер мчится наперерез теплоходу. Там стопорят машину: у милиции есть какое-то дело. После долгих маневров нам удается приблизиться к борту, на котором крупными буквами выведено: «Механик Калашников». Все пассажиры собрались на верхней палубе, сгрудились у правого борта и смотрят на нас. На виду у почтенной публики я весьма неуклюже проделываю акробатический номер, взбираясь по сброшенному веревочному трапу на нижнюю палубу. Вслед за мной летят брошенные лейтенантом мои вещи. Теплоход продолжает свой путь. Аксарка медленно удаляется, тает в голубоватой дымке. С крутого берега ребята машут руками.

Проснувшись утром, я тотчас же направился на верхнюю палубу. Час был довольно ранний, но несколько пассажиров, стоя у поручней или сидя в шезлонгах, уже любовались видами реки. Впрочем, никаких видов не было, теплоход шел по Обской губе, и, куда ни погляди, была только вода. Поэтому все наблюдали за большими северными чайками, которые кружились над зеленовато-холодными волнами, сопровождая крикливой стаей наш корабль. То и дело чайки камнем падали вниз, выхватывали из воды зазевавшуюся рыбешку и вновь взмывали вверх. Стоящий рядом со мной у борта ненец неприязненно сказал, кивнув на чаек:

— Красивая птица, да? Вредная птица! Молодую рыбку ест. Мы один раз стреляли их, вешали, сколько рыбы проглотил. Три кило двести граммов, вот! Прожорливые, как волки, а пользы никакой. Стрелять надо!

А мне эти чайки нравились. В них органически соединялись сила и грациозность, ленивая медлительность и непостижимая быстрота, ловкость и кажущаяся неуклюжесть. Они не были попрошайками, как черноморские чайки, привыкшие к подачкам и с лакейским усердием бросающиеся за куском булки. У них было чувство собственного достоинства. Они сопровождали нас безо всяких корыстных намерений, просто из вежливости или любопытства. Когда же эскортировать теплоход им наскучило, улетели.

Полдня я «лазал» по теплоходу, приставал к членам команды с просьбой рассказать что-либо интересное, случавшееся с ними в этой навигации. Однако речники пожимали плечами:

— Ничего особенного у нас не бывает, обычные рейсы. Мы же извозчики — возим пассажиров, грузы. Дойдем до промежуточного порта, высадим пассажиров, возьмем других — и дальше пошлепали. И так всю дорогу от Салехарда до поселка Тазовское.

Только официантка Римма рассказала об одном эпизоде. Я даже не просил ее, сама подошла к столику и начала говорить.