Тундра не любит слабых

Он очень красочно нарисовал нам картину одного лишь перехода поморов с запада на восток. И я вдруг почувствовал, что нахожусь не в салоне современного теплохода, а на мокрой, обледеневшей палубе челна, который прыгает, как поплавок, на холодных волнах полярных морей и Обской губы, кренится с борта на борт, черпая воду, снова выравнивается. Ох, какое же это долгое путешествие! Оно длится месяцами, годами. Потом челн подходит к незнакомому низкому берегу, холодному и неприветливому. И здесь мореходам предстоит обосноваться, начать жизнь сызнова в безлесных, гибельных краях. Что их заставило покинуть родные места, предпринять это немыслимо опасное путешествие на край света? «Мягкая рухлядь», то есть ценные меха? Да, и это. Надежда разбогатеть, вернуться домой с тугой мошной и там зажить по-людски? Конечно. Или желание пожить вольной жизнью подальше от княжеско-боярского ака? И это. Все было, и если мы даже сейчас, будучи куда более сознательными, не сбрасываем с весов в нашей работе принцип материальной заинтересованности, то глупо предъявлять претензии к землепроходцам, что они осваивали новые края не бескорыстно. Во всяком случае все низменно-будничное, что было в их деяниях, с веками отсеивается, забывается.

Подвиг же, которым нельзя не восхищаться, остается в нашей памяти…

Так или примерно так говорил Алексей, и любитель обкатанных формулировок вынужден был с ним, хотя и с оговорками, согласиться.

Обская губа преподнесла нам один из обычных своих сюрпризов. Только что желто-зеленоватая вода ласково серебрилась и играла под лучами низко висящего солнца. И вдруг откуда-то принесло густой ватный туман. «Калашников» бросил якорь: в таком тумане двигаться дальше опасно. Так мы стояли до полуночи. Потом туман рассеялся, потому что налетел бешеный ветер, поднял волны. Наш корабль не утлый челн, но волны, играючи, подбрасывали все его тысячу с лишним тонн, как щепку. Палуба уходила из-под ног, нас мотало и трясло, будто «Калашникова» поставили на гигантский испытательный вибростенд. Правила судоходства запрещали кораблю такого водоизмещения движение в восьмибалльный шторм. Мы остались стоять на якоре до утра.

Утром капитан, встретив меня, сочувственно спросил.

— Ну, как ночка выдалась?

— Ничего, — храбрясь, промямлил я, — мы и не такие штормы видывали.

— Где это, разрешите полюбопытствовать? — усомнился капитан.

Я мог назвать ему десяток мест, где попадал в шторм. Но для пущей важности назвал Тихий океан.

— Да, там бывают приличные шторма, — согласился Всеволод Иванович, — но все равно не такие, как здесь. Понимаете, губа мелкая, ветер сильный, поэтому волны крутые, ну, как обрыв. В океанах же более пологие, мягкие. У нас корабли иногда переламываются на волне. Знаете, бывалые капитаны говорят, что на земле есть четыре проклятых богом места: Каспий, Бискайский залив, Татарский пролив и наша Обская, или, как мы ее фамильярно называем, Шальная губа. Вот будем у косы Каменной, посмотрите на это гнусное местечко. Там, на моей памяти, с сорок первого года шестьдесят семь судов разбило и потопило.

Мне от таких слов стало холодно. А что если наш «Калашников» будет шестьдесят восьмым?!

Днем я увидел эту каверзную косу. Правда, как потом оказалось, во всей округе на десятки или даже сотни километров нет ни одного камешка. Только песок, мелкий, как пыль, черный, зловещий. Просто в языке ненцев нет слова «камень», в тундре он не встречается. Что песок, что камень — все обозначается одним словом. Поэтому, переводя ненецкое слово на русский язык, когда-то назвали эту косу Каменной.

Я попросился на мотобот, который должен был перевезти двух пассажиров на берег (как и повсюду по своему маршруту, кроме Салехарда, «Калашников» не может подойти к причалу, останавливается на рейде). Погода была отличная, но на меня напялили полушубок, дали сапоги-ботфорты. Я отправлялся «за впечатлениями», хотя капитан меня отговаривал: высадка на берег — зрелище не для слабонервных, тем более вам еще придется ее проделать по необходимости. Однако это еще больше разожгло мое желание. «Мужчина я иль не мужчина?!» — патетически воскликнул я мысленно.

Впрочем, оказавшись в шлюпке, я тут же пожалел, что не послушался капитана. По губе гуляла довольно высокая волна. Шлюпка никак не могла оторваться от борта теплохода, ее било о причальный брус, под которым мы оказались. Команда «Калашникова» встревоженно глядела на наши попытки оттолкнуться от борта, но ничем не могла помочь. Мы налегли на весла, продвинулись на несколько метров, но следующая волна вновь швырнула нас к теплоходу. И так несколько раз повторялось, пока наконец Жихову не удалось завести двигатель.