Тунеядцы Нового Моста

Графу было в то время около двадцати двух лет. Пробыв с год в Италии, он возвращался во Францию, и в один вечер проезжал по какой-то захудалой деревушке, милях в двух от Пиньероля.

Жаку де Сент-Ирему приятнее было бы добраться до города, но уже наступила ночь, начинал накрапывать дождь и измученная лошадь едва шла. Поневоле пришлось остановиться в скверном трактире, скорее походившем на притон разбойников, чем на трактир.

Но граф был не трусливого десятка, храбро вошел и против всякого ожидания встретил отличный уход и предупредительную внимательность. Это хотя и порадовало его, но, как человека опытного, заставило быть осторожнее.

И он хорошо сделал, как после оказалось.

Трактир был полон путешественников всякого сорта, но все очень подозрительных на вид личностей. В сарае и на дороге вокруг больших костров расположился табор цыган, по-видимому мало обращавших внимание на дождь и холод.

Они искоса поглядывали на графа, когда он проезжал посреди них к трактиру, но граф притворился, что ничего не замечает.

Часа два прошло спокойно.

Проголодавшийся граф с аппетитом пообедал, тем более что обед ему подали отличный, и, по-видимому, не обращал никакого внимания на беспрестанно слонявшихся вокруг его стола подозрительных личностей; так как эти люди не заговаривали с ним и вроде бы не искали ссоры, он наконец ив самом деле позабыл о них, в полной уверенности, что все обойдется благополучно.

Но он ошибался.

Хозяйка, проворная молодая женщина с быстрыми глазами, услужливо подавала ему все, что он спрашивал, и в то же время хлопотала около другого путешественника, приехавшего несколькими минутами позже графа и севшего за другим столом, против него. Это был атлет с энергичным лицом и решительным видом, евший за четверых.

Оба путешественника не обменялись ни одним словом, но взглядами яснее слов сказали друг другу:

— Мы здесь в вертепе, в случае нужды я рассчитываю на вас, как и вы можете рассчитывать на меня.

Хозяйка, поставив путешественнику-атлету бутылку монте-фальконе, шепнула ему несколько слов, потом, подойдя к столу графа и убирая тарелки, сказала вполголоса, как будто не к нему обращаясь:

— Осторожнее!

Граф искоса взглянул на незнакомого путешественника. Тот, как будто без всякого умысла, затянул покрепче портупею рапиры, которую вначале отстегнул, чтобы быть свободнее. Граф сделал то же.

Вдруг, точно по данному знаку, в комнату ворвались цыгане — женщины, мужчины, старики, дети, грязные, оборванные, отвратительные.

Граф и другой путешественник, точно сговорившись, схватили свои столы и придвинули к прилавку, потом с быстротой, которую придает только неминуемая опасность, нагромоздили на них все, что попадало под руку, — скамейки, стулья, табуреты, соорудив таким образом высокую баррикаду, занявшую целый угол комнаты; позади них была дверь во внутреннюю часть трактира, дававшая им возможность отступить в случае надобности.

У графа были рапира, нож и два длинных пистолета за поясом, а у другого путешественника, кроме того, короткий карабин. К ним присоединился хозяин со своими пятью слугами, тоже хорошо вооруженные и сбежавшиеся на крики хозяйки.

Хозяин был старый контрабандист, живший главным образом своей контрабандой и привыкший к разным схваткам.

— Славно! — весело крикнул он, прибежав. — Потешимся же мы, если только вы с нами, господа, не правда ли?

— Morbleu! — сказал атлет. — Да ведь дело идет о нашей шкуре.

— И о моей тоже, но их много!

— Тем лучше, — промолвил граф. — Больше убьем!

— Отлично сказано, господин! Но, клянусь Бахусом, нам не так плохо, как эти негодяи думают. Терезина, — прибавил хозяин, обращаясь к жене, — тебя не заметят в свалке, сбегай-ка, да скажи Бомба о том, что здесь происходит.

— О, это правда! — весело вскричала она.

— Ну, то-то! Беги, моя газель, что есть духу! Молодая женщина мигом исчезла.

— Ну, господа, — обратился он к ним, — будем смотреть в оба, нас восемь, мы все храбры, веселую сарабанду пропляшут у нас эти молодцы!

Время, весьма интересные стороны которого мы здесь описываем, было эпохой общего разрушения.

Средние века погружались в бездну прошедшего, новые зарождались, обещая блестящие надежды в будущем, мало, к сожалению, осуществившиеся до сих пор.

Смерть Генриха IV и наступившие за ней смуты открыли границы Франции всякого рода отщепенцам старой Европы, которые, точно сговорившись, кинулись на несчастную страну, как на верную добычу. Оттого и появилось в то время столько разбойников, грабивших и резавших без милосердия.

Напавшие в трактире на путешественников были цыгане, целое племя которых явилось неизвестно откуда и направилось во Францию.

Длинный кровавый след оставляли они за собой, пройдя большую часть Европы, ускользая от преследований благодаря то смелости, то численности, а то и страху, который наводили на мирных жителей.