Туннель

Мир строительства туннеля страшен: во время взрыва гибнет три тысячи человек, после чего чуть ли не весь мир погружается в кризис, а для бунтующих рабочих приготовлены, хотя, к счастью, не пущены в ход, пулеметы – еще один конвейер синхронизации, где выстрелу соответствует непременное смещение ленты. Но здесь нужно иметь в виду одно: образцом для туннеля стал трансатлантический телеграф, по которому передавались биржевые сводки, но по которому могла быть объявлена война. Телеграф с конца XIX века и стал главным средством поддержания колониального порядка: можно было вовремя отправлять корабли, выстраивать армии, запускать продажи и менять биржевые курсы, – и кто имел доступ к телеграфу, имел ключи и к разделяемому мировому господству. Не случайно по телеграфу играли и шахматные партии: шахматы тогда воспринимались как военно-стратегическая игра, жесткий вид спорта, наподобие бокса (в частности, именно поэтому набоковский Лужин – это совершенно метафорический персонаж, ведь такой живой человек не удержался бы в суровом бизнесе шахмат, тогда как Остап Бендер прекрасно понимал связь шахмат и международной дипломатии). В какой-то мере попыткой оспорить агрессию телеграфа сделался телефон: он стал разделяемым благом, раз один телефон принадлежал множеству абонентов, а значит, в чем-то оказался средством демократизации политики.

Почему немецкий писатель вдруг решил создать роман об американском бизнесе и специфической инвестиции в мегапроект? Здесь нужно заметить, что к 1913 году репутация Германии как промышленной державы еще не устоялась, несмотря на все усилия кайзерской власти. Хотя о немецкой пунктуальности уже сложилось немало анекдотов, вроде того что министр образования, посмотрев на часы, может сказать, какой именно глагол сейчас зубрят на уроках во всех школах Германии, эти рассказы больше выдавали желаемое за действительное: например, этот анекдот символизировал культуркампф, политику Бисмарка по замене католических школ на общегражданские с утвержденной бюрократами программой. Немецкие товары проигрывали английским до начала ХХ века, и по требованию промышленников они клеймились унизительной надписью на английском языке Made in Germany – «немецкое качество» означало для англичан конца XIX века примерно то же, что «китайское качество» в конце ХХ века. Америка для немецкого писателя была тем же англоязычным миром, но менее замкнутым, чем Англия: если построить туннель, то множество американских инженеров помогут не только Германии, но и всей Европе справиться с бедностью и отсталостью.

Не меньшие надежды писатель, объездивший в конце 1900-х годов весь мир, побывавший не только в США, но и в Российской империи, возлагал на русский народ и Россию. Его восхищала способность русских людей не только работать самоотверженно, но и, принимая любые решения, не оглядываться на господствующие предрассудки – в этом он предвосхитил размышления антифашиста Дитриха Бонхёффера, который, находясь в нацистских застенках, объяснял движение СССР к победе именно этим – отсутствием предрассудков, привычной для него осторожности и осмотрительности, жизни по готовым правилам. Еще один народ, восторгавший Келлермана, – китайцы, в которых он увидел не только образец трудолюбия, но и умение согласовывать действие, на ходу вырабатывать инструкции, в том числе технические; и здесь он опять же оказался пророком.

Туннели не были в новинку на Западе: уже в 1825 году началось строительство туннеля под Темзой в Лондоне, в 1860 году там же, в Лондоне, стала строиться первая линия метро, в 1869 году туннельный фуникулер появился в Стамбуле, а как раз когда Келлерман побывал в Нью-Йорке, там сооружались туннели под Гудзоном. Но туннель его романа – это особое сооружение, представляющее собой систему шахт, что-то вроде завода, производящего сам себя. Это не просто одно из городских сооружений наравне с водопроводом и электростанцией, это проект, который должен затмить собой шахты и обречь десятки тысяч людей на тяжелый труд ради того, чтобы освободить десятки миллионов людей от тяжелого труда.