Туннель

Лето прошло. Наступила осень, и парк Бронкса принял унылый вид от пожелтевших листьев. Мак спросил ее вдруг, не хочет ли она переехать в Туннельный город. Она была поражена. Мак думал, что так будет лучше, и только опасался, что она, пожалуй, будет там скучать в одиночестве…

– Будет не хуже, чем в Бронксе, Мак! – ответила Мод, засмеявшись.

Переселение должно было состояться весной. Но Мод, приготовляясь к этому, часто со страхом думала: «Что я буду делать в этой цементной пустыне?»

Она должна найти какое-нибудь дело для себя… Мод решила, что она будет работать в больнице Туннельного города, и поэтому начала заниматься в детской клинике доктора Вассермана.

Она хотела сохранить это в тайне от Мака, но выдержала недолго и поделилась с ним своими планами.

– Не смей смеяться, Мак, это серьезно! – сказала она. Мак был удивлен.

– Ты уже начала заниматься в клинике? – спросил он.

– Да, Мак, уже четыре недели. Теперь, когда я приеду в Туннельный город, у меня будет дело, иначе я не выдержу.

– Пожалуй, это будет хорошо, Мод, если ты найдешь себе занятие, – сказал он. – Только зачем же это должна быть непременно больница?.. – Но вслед за тем он весело рассмеялся: он представил себе свою маленькую Мод в костюме сиделки!..

– Чего доброго, ты потребуешь большое жалованье? – заметил он.

Мод была немного раздосадована его шуткой. Очевидно, он смотрел на это как на каприз, как на детскую игру. Он не верил в ее стойкость, не понимал, что работа стала для нее потребностью. Ее огорчало, что он не дает себе труда понять ее.

«Прежде меня это совсем не огорчало, – думала она на следующий день. – Должно быть, и я стала другая!»

И Мод, терзавшаяся день и ночь, потому что она потеряла уверенность в своем счастье, начала понимать теперь, что женщине нужно нечто большее, нежели только любовь и поклонение.

Вечером она была одна. Лил дождь, на дворе было холодно, и она делала записи в своем дневнике.

Она записала некоторые выражения маленькой Эдит, ясно обнаруживавшие наивную жестокость и детский эгоизм ее дочки. Впрочем, эти черты свойственны всем детям, и Мод не забыла упомянуть об этом; затем ее мысли унеслись дальше…

«Мне кажется, – писала она, – что только матери и жены могут быть самоотверженными. Дети и мужья не обладают этим качеством. Мужчины отличаются в этом отношении от детей только тем, что они могут быть самоотверженными и не думают о себе лишь в ничтожных, чисто внешних и – я бы сказала – несущественных вопросах. Они совершенно неспособны пожертвовать своими глубокими чувствами и желаниями ради любимой женщины. Мак – мужчина, и потому он такой же эгоист, как и все мужчины. Я не могу не сделать ему этого упрека, хотя и люблю его всем сердцем».

Убедившись, что Эдит спит, она накинула шарф и вышла на веранду. Здесь она села в плетеное кресло, вслушиваясь в шум дождя. Юго-западная часть неба была окрашена темным заревом – Нью-Йорк…

Когда она вернулась в свою комнату, ее взгляд упал на раскрытый дневник на письменном столе. Она прочла еще раз свою заметку, покачала головой и приписала внизу:

«Через час после того, как я сидела на веранде и слушала, как шумит дождь. Не делаю ли я Маку несправедливых упреков? Не эгоистична ли я сама? Разве Мак требует чего-нибудь от меня? Не я ли требую от него жертвы? Я думаю, что всё, написанное мною раньше, просто глупость. Сегодня я не могу больше искать, где правда. Хорошо шумит дождь… Он приносит покой и сон. Мод, маленькая глупышка Мака».

Часть третья

1

А тем временем бурильные машины Аллана в пяти главных пунктах работ внедрились уже на многие мили внутрь мрака. Отверстия туннеля казались грозными воротами, ведущими в подземный мир.

Из этих ворот днем и ночью выходили бесконечно длинные поезда, двигавшиеся со скоростью экспрессов. Они увозили камень и подвозили рабочих и материал для постройки. Двойные штольни походили на огромные раны, воспаленные, почерневшие, источавшие гной и поглощавшие всё новые количества свежей крови. А там, в глубине, бесновался тысячерукий человек!

Работа Аллана не была обычной работой, которую знал до сих пор мир. Это было бешенство, адская борьба из-за каждой секунды. Мак прокладывал себе дорогу через камень.

С прежними методами работы, даже при его машинах и новой стали, ему понадобилось бы на постройку туннеля тридцать лет. Но он работал не восемь часов ежедневно, а двадцать четыре. Работал и по праздникам, и умел заставить своих людей делать в четыре часа ту же самую работу, которую они делали в восемь часов обыкновенным темпом. То место, где работала бурильная машина, известно было у туннельных рабочих под именем «ада». Там царил ужасающий шум, и все рабочие в большей или меньшей степени становились глухими, хотя и затыкали уши ватой. Под натиском бура, изобретенного Алланом, скала оглушительно визжала, кричала, как тысячи перепуганных детей, хохотала, как толпа безумцев, и, наконец, гремела, как водопад.