Туннель

Вот ее письмо:

Я провела три странных дня: море, пляж, тропинки возродили во мне былые воспоминания. Не только зрительные образы, но и голоса, крики, долгие паузы. Вот и сейчас, у моря, знаю, что когда-нибудь, думая обо всем этом, почувствую тоску и грусть.

А море рядом, вечное и яростное. Давний плач и ожидание на пустынном берегу были бессмысленны. Бессмысленны и те часы, которые я провела, не сводя глаз с волн. Как мог ты угадать это мое воспоминание, или ты угадал тайну многих существ, похожих на нас с тобой?

Но сейчас здесь ты: ты стоишь между мной и морем. Мой взгляд встречается с твоим. Ты неподвижен и безутешно смотришь на меня, будто просишь о помощи.

Мария.

Как я понимал ее и какие изумительные чувства, пробуждало во мне это письмо! А неожиданное «ты» окончательно уверило меня в том, что Мария была моя. И только моя: «Ты стоишь между мной и морем», никого больше, лишь мы вдвоем. Я понял это еще на выставке, увидев, как она смотрит на сцену в окне. И вправду, разве могла она не говорить мне «ты», если мы были знакомы всегда, тысячу лет? В тот момент, когда Мария остановилась у картины и застыла, созерцая маленькую фигурку в углу, не слыша и не видя толпы, которая нас окружала, она уже говорила мне «ты»; я сразу понял ее, понял, как нуждаюсь в ней и как я ей необходим.

И все же я убил тебя! Именно я, смотрящий словно сквозь стеклянную стену — не способный дотянуться — на твое безмолвное, тоскливое лицо! Слепой глупец, жестокий эгоист!

Но хватит излияний. Я пообещал рассказать все без прикрас, и так и сделаю.

XVI

Я отчаянно любил Марию, но слово «любовь» еще не было сказано нами. Я страстно ждал ее возвращения, чтобы наконец произнести его.

Но Мария не возвращалась. По мере того как шли дни, мной овладевало безумие. Я написал еще одно письмо, состоящее из слов: «Я люблю тебя, Мария, люблю, люблю!»

Через два дня наконец пришли скупые строчки: «Я боюсь причинить тебе зло». Тут же последовал ответ: «Мне все равно, что со мной случится. Не будь этой любви, я бы умер. Каждая секунда без тебя превращается в нескончаемую пытку».

Прошло несколько мучительных дней, но ответа не было. Я написал в отчаянии: «Ты топчешь нашу любовь».

На следующий день по телефону раздался далекий дрожащий голос Марии. Я не решился произнести что-нибудь, кроме слова «Мария», которое все время повторял, да и не мог: горло мое так сдавило, что было трудно говорить. Она сказала:

— Завтра я возвращаюсь в Буэнос-Айрес. И сразу же позвоню.

Назавтра Мария позвонила уже из дома.

— Я хочу немедленно тебя видеть, — выпалил я.

— Мы сегодня же увидимся, — подтвердила она.

— Я буду ждать тебя на площади Сан-Мартин, — уточнил я.

Казалось, Мария колеблется. Затем она ответила:

— Лучше на Реколете. Я приду в восемь.

Как ждал я этого часа, бесцельно бродя по улицам, чтобы время прошло поскорее! Какую нежность чувствовал в душе, каким прекрасным предстал передо мной мир, летний вечер, играющие на тротуаре дети! Сейчас я удивляюсь, насколько любовь способна ослепить нас и как волшебно преображает она все вокруг. Мир прекрасен! Придет же такое в голову!

В начале девятого показалась Мария, она искала меня в сумерках. Я узнал ее по походке: было уже слишком темно, чтобы разглядеть лицо.

Мы сели. Сжимая ей руку, я, как сумасшедший, все время повторял ее имя, не решаясь сказать что-нибудь еще; она же молчала.

— Почему ты уехала в имение? — наконец спросил я жестко. — Почему покинула меня? Почему оставила дома письмо? Не сказала, что замужем?

Мария не отвечала. Я сдавил ей руку, и она застонала.

— Мне больно, Хуан Пабло, — мягко выговорила она.

— Почему ты молчишь? Почему не отвечаешь? Мария все молчала.

— Почему? Почему? Она наконец произнесла:

— Разве на все нужно отвечать? Не будем говорить обо мне: лучше поговорим о твоей работе, о том, что тебя тревожит. Я постоянно думаю о твоем полотне, о разговоре на площади Сан-Мартин. Я хочу знать, чем ты занимаешься сейчас, о чем размышляешь, написал ли что-нибудь новое?

Я вновь яростно сжал ее руку.

— Нет, — воскликнул я. — Будем говорить не обо мне, а о нас обоих. Я должен знать, любишь ли ты меня. Только это: любишь ли.

Мария не ответила. Отчаявшись от этого молчания и от того, что темнота не позволяла мне прочитать по глазам мысли Марии, я зажег спичку. Мария быстро отвернулась, пряча лицо. Взяв ее за подбородок, я заставил взглянуть на меня: она тихо плакала.