Туннель из костей

– Ага. Типа того, – он опускает глаза. – Надо мне все-таки прочитать эти книги.

– Обязательно.

И мы оба надолго замолкаем.

Я не знаю, что сказать Джейкобу. Как грустно, что я не была с ним знакома раньше. Как здорово, что мы знакомы теперь. Что он поделился со мной своей историей, своим прошлым, своей правдой, всем, из чего состоит настоящий Джейкоб. Неважно, что случится дальше, я не забуду и ему не дам забыть, кто он и кем он был. И как много он значит для меня.

Я прислоняюсь к нему. Наконец, между нашими плечами больше не остается воздуха, и я чувствую небольшое сопротивление его тела, но это меня больше не пугает.

Тебя зовут Джейкоб Эллис Хейл, – думаю я. – Ты родился в Стретчклайде, штат Нью-Йорк. Два с половиной года назад ты нырнул в реку, а в прошлом году вытащил оттуда меня.

Ты мой лучший друг.

В жизни. В смерти.

И во всем, что между ними.

Глава двадцать девятая

В гостинице нас дожидается Полин, сидя на бархатном диване рядом с нашим багажом и переноской Мрака.

Увидев нас, она встает – как всегда, элегантная в белом костюме и темных туфлях на каблуках. Мне она протягивает небольшой конверт. Мои фотографии, отпечатанные ее отцом.

– Месье Дешан передает тебе привет, – говорит она. – Он сказал, что у тебя интересный, необычный взгляд. И что ты, наверное, прибегла к какой-то хитрости, чтобы получить такой эффект.

Я прижимаю конверт к груди. Я ведь даже не знаю, действует ли еще моя камера… Вдруг вся ее магия была заключена в одной детали – например, в линзе, которую я разбила. Но может быть, она особенная потому, что моя?

Есть только один способ проверить.

Пока родители выносят вещи, я просматриваю фотографии.

Среди обычных снимков я вижу маму и папу в Тюильри в наш первый вечер – где-то вдали шумит ярмарка, огни немного расплываются, и похожи на пламя пожара. На следующей фотографии родители стоят на узкой улочке, восхищенно рассматривают витрину, полную тех самых пирожных, «макарон». Вот операторы устанавливают аппаратуру на Пер-Лашез; вот мама на скамейке, раскинув руки, рассказывает истории Люксембургского сада. А вот Опера, декорации на сцене перед тем, как они начали падать. Фотография Адель с белой палочкой от леденца, по дороге к Собору Парижской Богоматери. И, конечно же, наш первый поход в катакомбы: пустая галерея, ведущая к оссуарию, а потом бесконечные туннели из костей.

Я довольна, получилось именно то, что просили родители: репортаж о том, как снималось их шоу.

Но необычные кадры, те, которые я снимала по ту сторону Вуали – это нечто. И даже больше. Я боялась, что новая линза объектива не будет там работать, но теперь вижу: магия моей камеры явно заключена не в одной детали.

Четкость изображения даже улучшилась.

Тюильри, катакомбы, кладбище Пер-Лашез. Они здесь тусклые, в призрачных тенях, изображения неяркие, недодержанные, но все видно. Дворец – виден только белый силуэт в охватившем его пламени. Туннели – слабо светит фонарь в темноте, пустыми глазницами смотрит череп…

Есть и еще одна серия снимков, их я сделала из своего окна в гостиничном номере, когда внизу на улице появился Тома. Я хорошо помню, как он стоял, подняв на меня красные глаза. На фото улица пуста, на тротуаре еле заметен только призрак призрачного призрака, тень тени, настолько слабой, что если не знать, что там стоит Тома, то ничего и не увидишь.

А дальше фотография с Джейкобом, когда он сидел на плече разбитого ангела на кладбище Пер-Лашез. Сама статуя на черно-белом снимке очень выразительна, но воздух над ее плечом никак не назовешь пустым. Нет, он идет волнами, вьется, как дымок от свечи. Что-то неуловимое, будто картинка, остающаяся на сетчатке после яркой вспышки, которую видишь, когда закрываешь глаза, видно в ветвях между надгробной плитой и небом.

Это неуловимое пятно напоминает мальчика, подтянувшего колено к груди, лицо смазано, потому что как раз в этот момент он решил отвернуться.

Джейкоб получился четче, чем раньше.

Он подходит ко мне, и я убираю фотографии в папку, пока он не увидел. Полин тоже подбегает и целует меня в каждую щеку.

– Рада была познакомиться, Кэссиди.

– Ну, Полин, – спрашивает папа, – удалось ли нам вас убедить?

Она смотрит на меня и сдержанно улыбается.

– Возможно, – говорит она. – Признаю, в этом мире есть нечто большее, чем можно увидеть глазами.

Мы собираем вещи, прощаемся с отелем «Валёр» (и со служащей у стойки, которая, кажется, особенно рада нашему отъезду) и выходим на улицу, под парижское небо.

Пока мы идем к метро, я невольно поглядываю вниз на тротуар и вспоминаю, сколько историй, сколько тайн погребено у нас под ногами.

– Если бы вас попросили описать Париж одним словом, – говорит мама, – какое бы вы выбрали?

Папа раздумывает, потом говорит:

– Ошеломительный.

– Зачарованный, – предлагает мама.

– Призрачный, – негромко добавляет Джейкоб.