Туннель к центру Земли

— С определенной точки зрения все на свете хлам. Музеи забиты хламом предыдущих цивилизаций, разве нет?

— Наверное. Возможно, вы правы, но я никогда не понимала, почему люди хранят вещи. — У меня такое чувство, словно на лице размазалась тушь.

— Ведь вы все еще носите мою заколку?

— Всего неделю. Могу и снять.

— Или оставить навсегда. А я могу подарить вам что-то еще, и вы примете подарок А еще я могу делать вам подарки снова и снова, целые ящики подарков.

— Но зачем они мне?

— Затем, что это я их вам подарил. Потому что вы мне очень нравитесь. И потому что я нравлюсь вам, и вам приятно видеть мои подарки и вспоминать обо мне.

— Я нравлюсь вам только потому, что нашла те вилки!

— А я ведь не всегда таскался в ваш чертов музей каждый четверг. Вилки были там и до вас, но я заходил сюда не часто. И я не испытывал никакого удовольствия от созерцания этих вилок, а потом появились вы за своей конторкой, и все изменилось. А сейчас мне хочется, чтобы мы чаще бывали вместе и стали ближе.

— Не знаю, все так непросто.

Неожиданно доктор вытаскивает резинку из мешка, прицеливается, оттягивает, и, не успеваю я увернуться, как резинка стукает меня по лбу. Рука инстинктивно тянется к ушибу.

— Господи, больно же!

С улыбкой на лице доктор медленно тянется за следующим снарядом, и я бросаюсь к мешку и сую туда обе руки.

— Кажется, мы слишком увлеклись, — начинает доктор, но я уже запускаю в него резинку.

— Господи, а ведь и правда больно! — восклицает он, потирая шею, и тут еще одна резинка бьет его по щеке.

Следующие несколько минут метательные снаряды летают по комнате во всех направлениях, пока мы оба не выбиваемся из сил. Я смотрю на пол, усеянный резинками, и понимаю, что этот хаос обыденных вещей именно то, что нужно. Я зачерпываю еще пригоршню резинок и швыряю себе под ноги.

— Вы не заболели? — спрашивает доктор.

Я мотаю головой и прошу его опрокинуть мешок на пол.

Он послушно выполняет мою просьбу.

— Ну вот, кажется, то, что надо, — удовлетворенно замечаю я.

Доктор остается со мной до утра, расставляя камни и цепляя скрепки в гирлянды. Он спокойно выслушивает мои указания, только все время улыбается. Когда наступает утро, мы сидим посреди комнаты в центре хаоса. Нас окружают причудливые холмы и пирамиды из камней. Натянутые резинки ждут малейшего прикосновения, чтобы выстрелить. Гирлянды из тысяч скрепок протянуты между стенами, алюминиевая фольга на полу нежно шуршит под ногами. В таком виде предметы наконец-то обретают форму. Кажется, будто в комнате что-то взорвалось. Вещи достигли критической массы и обрели смысл. Мы живем с ними, ходим мимо, и случайность их сочетаний становится частью нас. Теперь я понимаю, как приятно позволить какой-нибудь банальности заполнить твою жизнь, чтобы ты оглянулся и сказал: «Это мое, мне это нужно».

Рука доктора лежит у меня между лопатками, и я опираюсь на нее. Он целует меня, медленно и осторожно, и я не отворачиваюсь. Он целует меня снова, и я снова отвечаю на поцелуй. Я безропотно следую за его движениями, радостно предвкушая продолжение.

11. НАИХУДШИЙ ПРОГНОЗ

Я служу в фирме «Наихудший прогноз». У меня степень по катастрофоведению, полученная в маленьком колледже на северо-востоке, где я изучал всевозможные варианты наихудшего развития событий. Я — доверенное лицо вероятности. Я прихожу в парки аттракционов, вбиваю цифры в компьютер и выдаю статистику: сколько человек погибнет, если при эксплуатации аттракциона произойдет то, что мы называем наихудшим сценарием несчастного случая.

Мне несложно высчитать, что случится, если автобус с заложниками попадет в час пик в снежную бурю. Я знаю, сколько человек погибнет, когда уволенный служащий, пострадавший от начальственных притеснений, ворвется с оружием в офис, чтобы поквитаться с обидчиками. Я предсказываю все эти вероятностные ужасы, и заказчики щедро оплачивают мои труды.

Я ухожу, оставляя их хмурыми и озабоченными, но искать способы противодействия надвигающимся угрозам — не моя забота. Этим пусть занимаются другие.

Мне всего двадцать семь, но я лысею. Волосы везде: на подушке, в водостоке, на расческе, на плечах. Я собираю волосы в мешок на молнии и прячу под кроватью в надежде, что когда-нибудь врачи научатся пересаживать их. Иногда меня просто мутит от мысли о том, как беззащитен мой розоватый, словно у младенца, череп. Именно поэтому я сделал предложение уже трем женщинам, не дожидаясь, пока окончательно облысею.

Все три отказали. Две сочли это шуткой, рассмеявшись мне в лицо. Стелла — нынешняя подружка — с полчаса лежала на кровати, раздумывая над моими словами, но потом все же сказала «нет». Я не особенно удивился. Не думаю, что нас связывает глубокое чувство, хотя оно вполне могло бы зародиться, если бы мы по-настоящему захотели. Мы не раз обсуждали наши чувства со Стеллой, не вижу в этом ничего зазорного. И если она решит оставить меня, я не стану ее удерживать.