Туннель к центру Земли

Я возвращаюсь к дальнему углу стола и высыпаю содержимое корзины к ногам адвоката. У мистера Каллахана (он родом с севера) неприлично длинные ноги. Он аккуратно помечает крестиком в записной книжке каждую птицу. Мистер Каллахан заметно увлечен состязанием. Он постоянно поглядывает на часы. Прежде чем отправиться за новой партией, я сижу рядом с ним и наблюдаю за братьями.

Моя бабка — не природная южанка, она приехала в Теннесси с Востока, став первой из Коллиэ, родившейся за линией Мэйсона-Диксона.[1] Мой дед Том Коллиэ встретил ее в Японии, когда служил во флоте сразу после Корейской войны. Девочки-японки убирали солдатские бараки, и он наблюдал, как она меняет простыни и подметает пол. Наверное, девочка улыбнулась ему, когда он поднял ноги, чтобы дать ей вымести мусор из-под кровати, и вскоре он стал оставлять ей подарки на подушке: шоколадки, ожерелья, серебряную зажигалку. В благодарность она сворачивала и укладывала на простынях бумажных птиц, медвежат и кораблики. Девочке нравился его тягучий говор, и хотя она не понимала слов, ей вполне хватало веры в честность его намерений.

Когда пришло его время возвращаться в Теннесси, бабушка поехала с ним. В городке репутацию Коллиэ уже ничто не могло спасти, поэтому дед купил пару винных лавок. Для нее мало что изменилось: она все также меняла простыни и подметала полы в громадном доме. Родились четверо сыновей, их отец сидел на крыльце, прихлебывая виски, а его жена постепенно научилась разбирать слова. Ничего хорошего в них не было. И всю оставшуюся жизнь ей лишь предстояло убеждаться, что дела в Оук-Холле плохи.

Первым свои двести пятьдесят журавликов делает мой дядя Тецуи, который отзывается только на Цу, хотя его назвали в честь деда по материнской линии. Оставшееся время он расхаживает по комнате, заглядывая братьям через плечо. Дядя Тецуи нервно жует табак и сплевывает жвачку в пластиковый стакан. Он пытается помочь мне собирать журавликов в корзину, но быстро остывает и склоняется над дядей Мизеллом.

Мизелл — самый крупный из братьев, он весит почти триста футов. Такими ручищами, как у него, впору корчевать деревья и телеграфные столбы. Он так грузен, что ночью задыхается без специального аппарата, и сейчас его третья жена отбывает пятимесячный срок за то, что как-то ночью выдернула аппарат из розетки.

Вокруг шеи у дяди Мизелла обмотано полотенце, которым он отирает пот, струящийся по лицу и стеклам очков. Через несколько минут, на протяжении которых дядя Тецуи пытается что-то сказать, но, передумав, заходится кашлем, Мизелл поворачивается к нему и заявляет:

— Что-то ты быстро, наверняка смухлевал…

Так и не придумав, что ответить, Цу отступает. Он владеет компанией, производящей шоколадных героев комиксов… Компания на пороге банкротства: люди не хотят поедать любимых персонажей, и последнее время Цу живет в постоянном ожидании нашествия кредиторов. Он сует в рот еще одну табачную жвачку и усаживается в дальнем конце стола, а Мизелл возвращается к работе, швыряет на пол готового журавлика и бормочет.

— Чтоб я сдох!

Чем старше становились ее сыновья, тем в большее смущение повергали мать, в немом изумлении глядевшую, как летом они шатаются по окрестностям без ботинок и рубашек, но с рогатками и охотничьими ножами. Они не слушались ее, и она тщетно пыталась найти способ на них повлиять. Люди в городе дразнили их «желтозадой швалью», на что ее дети отвечали яростным обстрелом соседских домов.

— Детки знают, что делают, милая, — говорил муж, потягивая виски на крыльце.

Коричневые от солнца, с иссиня-черными хвостами на затылке, братья без устали сражались со сверстниками, а когда отмутузили всех насмешников, переключились друг на друга.

Я представляю, как, млея на августовском пекле, она стоит у окна и смотрит на растрепанных шалопаев, в жилах которых течет и ее кровь, а те с наслаждением пинают и кусают друг друга. Затем переводит взгляд выше, поверх гор, лежащих на горизонте, думая о чем-то своем, о чем-то далеком.

Я направляюсь к отцу, который делает своего последнего журавлика. Мне запрещено помогать ему, поэтому я просто сажусь рядом и смотрю в его угрюмое лицо. Со стороны можно подумать, что отец полностью сосредоточен на работе, но я знаю, что это только видимость. За последний год мне уже не раз приходилось наталкиваться на этот невидящий взгляд. В прошлом году холодный северный ветер, неожиданно налетевший в конце августа, вырубил электрическую изгородь. Отец поленился ее чинить, и коровы перебрались на соседское поле, засеянное темно-красным клевером. За два дня они так от него раздулись, так растянули кожу, что начали взрываться.