Если провалюсь, можно будет пойти в летные войска, – глядишь, и удастся получить назначение на Луну. Не возьмут и в авиацию – попробую стать военным электронщиком. На Лунной базе пользуются радарами и астрофизической техникой. Так или иначе на Луну я попаду.
На следующее утро за завтраком папа спрятался за «Нью-Йорк таймс», а мама читала «Геральд трибьюн». Мне достался «Сентервиллский горн», но в него только селедку заворачивать. Папа глянул на меня поверх своей газеты:
– Клиффорд, тут кое-что по твоей части.
– Хрр? – подавился я кукурузными хлопьями.
– Не хрюкай, это дурной тон, а ты еще не настолько взрослый. Читай. – И он протянул мне газету.
Там была реклама мыла.
Старый как мир трюк – гигантский, нет, суперколоссальный конкурс с призами. Тысяча призов, и сотня из них – годовой запас мыла «Звездный путь».
А потом я пролил завтрак на колени.
Первым призом было…
Так и было написано, с тремя восклицательными знаками, – только для меня там стояло двадцать восклицательных знаков, а вокруг рвались снаряды и пели херувимы.
Еще там что-то говорилось о совместном проекте «Американ экспресс» и «Кук и сын», о сотрудничестве с ВВС США и перечислялся список призов поменьше. Но пока кукурузные хлопья с молоком пропитывали мои брюки, перед глазами стояло одно:
Глава 2
Сначала я взлетел на седьмое небо от восторга, затем рухнул в бездну отчаяния. В конкурсах мне сроду не везло. Я вообще невезучий – даже когда покупал «Крекер Джек», мне попадалась именно та коробка, в которую забыли положить игрушку. И если я когда-нибудь…
– Стоп! – сказал папа.
Я осекся.
– Понятия «везение» не существует. Есть только адекватная или неадекватная подготовка к существованию в статистической вселенной. Ты собираешься этим заняться?
– Я-то?
– Надо полагать, это означает «да». Что ж, тогда придется крепко попотеть.
Я принялся потеть, а папа не отказывался от помощи, не предлагал мне съесть еще кусочек мясного пирога. По ходу дела он следил, чтобы я не забросил все остальные предметы. В том семестре я разослал в несколько вузов заявления о поступлении. А пока ждал ответа, после занятий подрабатывал в аптеке «Чартон фамэси» – продавал газировку и попутно штудировал фармакологию. Конечно, мистер Чартон заботился о том, чтобы я не притрагивался к препаратам без упаковки, но все же я немало узнал о составе и номенклатуре лекарств, запомнил предназначение многих антибиотиков и уяснил, с какими веществами надо быть осторожным. Так я добрался до органической химии с биохимией, и хозяин дал мне почитать Уокера, Бойда и Азимова. Биохимия сложнее атомной физики, но со временем я и в ней начал разбираться.
Мистер Чартон, старенький вдовец, свою жизнь посвятил фармакологии. Он намекал, что рано или поздно кто-то может унаследовать его аптеку, какой-нибудь молодой человек с научной степенью фармаколога и интересом к этой профессии. Говорил, что мог бы посодейстовать с обучением. Если бы он посулил мне открыть аптеку на Луне, я бы, пожалуй, клюнул.
Но моей целью был космос, и я твердо решил стать инженером.
Услышав это, мистер Чартон не поднял меня на смех. Он сказал, что, возможно, я прав, но не стоит забывать: куда бы ни забрался человек – на Луну, на Марс или на самые далекие звезды, – аптеки и аптекари понадобятся и там. Потом он выкопал из своих залежей несколько книг по космической медицине: Страгхолд, Хейбер, Стэпп и другие авторы.
– Когда-то и я подумывал об этом, Кип, – глядя в сторону, обронил он. – Но теперь уже слишком поздно.
По большому счету мистера Чартона интересовали только лекарства, но у нас продавался весь традиционный ассортимент американской аптеки, от велосипедных камер до наборов для завивки волос в домашних условиях.
Ну и мыло, конечно. В тот день, придя на работу, я не мог не рассказать о конкурсе и награде.
«Звездный путь» расходился из рук вон плохо: Сентервилл – городок консервативный, чурающийся новых брендов; бьюсь об заклад, некоторые старожилы сами варят мыло. Но мистер Чартон все же нашел две запылившиеся коробки и выставил их на прилавок. А затем позвонил в Спрингфилд поставщику.