Карен, уставившись невидящим взглядом в окно, моет посуду. Она замечает Джонти, и ее глаза расширяются.
— Джонти!
Она впускает его в дом, и они проходят в гостиную. Джонти рассказывает ей все: про Джинти и про ее погребение в бетонной опоре нового трамвайного моста.
Карен потрясена, кажется, что ее голубые глаза выросли до размеров теннисных мячей, Джонти же продолжает рассказывать свою жуткую повесть, и лишь иногда Карен прерывает его сдавленным «ох, Джонти». Джонти все говорит и говорит, он хотел рассказать все это доброму Терри, но с уважением отнесся к нежеланию Терри его слушать.
Другое дело — Карен. Каждая частичка ее существа внемлет рассказу Джонти.
— Должно быть, с ней случилось то же, что и с ее матерью, аневризма мозга. Наверное, это семейное. Да еще и весь этот кокаин, на пользу он ей точно не пошел. Но ты должен был просто рассказать все полиции, Джонти. Они бы поняли, что ты и мухи не обидишь.
— Ага, но я заволновался, и мне стало стыдно, и потом, они бы просто решили: «Он ужасно тупой, у него с головой не все в порядке» — и сказали бы, что это я виноват, и засадили бы меня. Точняк, засадили бы!
Карен размышляет над сказанным. Она следит за громкими расследованиями в желтой прессе и одержима ошибочными арестами. В голове у нее всплывает дело Колина Стагга, и она вспоминает, на что пошла полиция, чтобы повесить убийство на безобидного чудака. Ввиду всех этих осложнений Карен решает, что ее брат, вероятно, принял верное, ужасающе рациональное решение. Соседи могли слышать, как они ругаются из-за кокаина, после того как Джинти не вернулась ночью во время урагана. Конечно, вскрытие показало бы истинную причину смерти, но все же Карен понимала, почему Джонти поступил именно так.
— Что ж, теперь она погребена под слоем бетона, — не без доли удовлетворения, как отмечает для себя Джонти, говорит Карен. — Если правда когда-нибудь откроется, ты попадешь в тюрьму, в том числе и за задержку запуска трамвайной линии, ведь им придется снести эту колонну!
— Снести колонну.
— А они могут это сделать. И тогда знаешь, что они скажут: малыш Джонти Маккей, человек, из-за которого опять задержали запуск трамвайной линии!
Страх, словно наконечник стрелы, пронзает грудь Джонти. Все были так недовольны, что трамваи никак не запустят. Если из-за него их запустят еще позже… Перед его глазами встает банда линчевателей, которую ведет за собой изувеченный Эван Баркси, в руках у них пылают факелы, они гонят Джонти по узкому и едва освещенному, застроенному многоквартирными домами участку Горджи-роуд.
— Они будут меня ненавидеть…
— Да, поэтому это должно остаться нашей маленькой тайной, — подчеркивает Карен, и ее лицо озаряется, — твоей, моей и маминой. Не Хэнка, потому что он не имеет к этому дому никакого отношения. Да, сохрани это в тайне, Джонти, здесь, в этих четырех стенах.
— В четырех стенах… — Джонти оглядывает свой прежний дом.
Во время этого разговора мать, которая лежит наверху, не подает никаких признаков жизни. Обычно приход посетителей вызывает у нее восторженные крики, но сейчас все тихо. Когда Джонти и Карен поднимаются наверх, оказывается, что Марджори лежит в кислородной маске. Джонти воображает, что он уже может различить тот самый запах, который исходил от Джинти после Мошонки. Поддавшись на уговоры Карен, он рассказывает усталой умирающей женщине свою историю.
— Здесь ты будешь в безопасности, по крайней мере пока я не преставлюсь, — с хрипом произносит мать, ее глаза пожелтели, взгляд не фокусируется, кажется, что она смотрит на что-то, находящееся позади Джонти и Карен, может быть, даже всматривается в будущую жизнь. — Доктор Тернбулл говорит, что мне осталось недолго. По крайней мере, теперь я проведу свои последние дни с моим малышом Джонти!
— Последние дни…
— С Джонти все будет хорошо, — говорит ей Карен. — Я о нем позабочусь.
Глаза Марджори Маккей на мгновение вспыхивают гневом. Кажется, она собирается что-то сказать, но, очевидно, следующая мысль все же вынуждает ее замолчать, ее взгляд затуманивается, и синюшная рука медленно поднимается, чтобы поправить маску.
Карен забирает Джонти и отводит его в спальню:
— Послушай, Джонти, когда мама умрет, тебе нельзя будет пойти на ее похороны. Тебе нельзя выходить из этого дома. Тебе нельзя даже выглядывать в окна. Если кто-то вызовет полицию, тебе конец!
Пока Джонти медленно спускается по лестнице вслед за Карен, кровь отливает у него от головы.
Карен резко замирает посреди шага, и Джонти врезается в нее.
— Но ведь это лишь ненадолго!
— Ненадолго…
— Лучше несколько месяцев просидеть в заточении здесь, чем всю жизнь в Саутоне, — объясняет Карен. — Когда я накоплю достаточно денег, мы уедем отсюда, после того как мамы не станет.
— Ага… после того как мамы не станет, точняк, точняк…
Карен касается своей прически, немного взбивая ее.