Тупик либерализма

Французы дополнительно воспользовались услугами… поляков, которые тут же призвали военнообязанных и направили их в Германию для обслуживания рурской промышленности и транспорта. На западе Германии при негласной поддержке Франции была провозглашена Рейнская республика. По словам Кейнса у французов бытовало мнение, что путем угроз, взяток, обмана и лести им еще удастся создать независимую Рейнскую республику под французским протекторатом^{112}. Идея не удалась. Французский посол в Берлине позже сокрушался: «Мы должны (были) захватить немецкую территорию вплоть до Рейна. Вильсон помешал нам сделать это»^{113}. В итоге Рейнская республика переродилась в Рейнскую демилитаризованную зону, оккупированную войсками союзников, причем содержание оккупантов возлагалось на рахитичный германский бюджет^{114}.

«Рурский кризис» привел резкому падению производства и гиперинфляции. К марту 1923 г. доллар стоил уже 21 тысячу марок, к 1 июля 160 тыс., к 1 августа — 1 млн., к сентябрю 110 млн., к декабрю — более 4 млрд.![22] Меры, предпринимаемые немецким правительством по обузданию инфляции, не поспевали за нею. Так, несмотря на то, что налог на заработную плату взимался за 2 недели, а налог на продажу помесячно, инфляция все равно их съедала. К ноябрю 1923 г., налоговые сборы покрывали только 1% государственных расходов. Цены на государственные услуги, такие, как почта и железнодорожные перевозки, пересматривались с большим опозданием, что вело к дополнительному росту расходов госбюджета.

_{Курс бумажной марки по отношению к доллару}^{115}

Гиперинфляция привела к резкому снижению заработной платы. Если до войны лучше германского рабочего оплачивался только американский, то в апреле 1922 г., как подсчитал английский статистик Дж. Гилтон: чтобы купить один и тот же набор продуктов американскому каменщику нужно было работать один час, английскому — три, французскому — пять, бельгийскому — шесть, а немецкому — семь часов с четвертью. По отношению к 1913 г. реальная заработная плата в апреле 1922 г. составляла — 72%, в октябре — 55%, в июне 1923–48%^{116}.

В 1923 г. одно яйцо стоило уже 8 миллионов марок. Галопирующая инфляция приводила к тому, что на заработок, который рабочие приносили домой вечером, их женам на утро уже нечего было купить. «Чтобы рабочие не сожгли заводы, — отмечал Ф. Тиссен, — промышленникам и муниципалитетам пришлось создать чрезвычайную валюту на фиктивном золотом базисе»^{117}.

Немцев спасал только дешевый хлеб (который до 23.06.1923 г. добывался по разверстке) и высокая урожайность хорошо поставленного сельского хозяйства[23]. Но Германия все же голодала^{118}. «Этот безумный год, — пишет С. Хаффшер, — сегодня уже почти забыт, но это был самый тяжелый год из всех тяжелых лет, выпавших на долю Германии в первой половине столетия»^{119}.

В ходе гиперинфляции рейхсбанк потерял половину своего золотого запаса, а управляющий банком Хафенштейн в ноябре 1923 г. умер от сердечного приступа^{120}.

По мнению британского посла в Берлине лорда д'Эбернона, в гиперинфляции был виноват именно управляющий Рейхсбанком Хафенштейн, который «отличается невежеством и упрямством… и приводит в действие печатный станок, не сознавая катастрофические последствия таких действий»^{121}. Сам Хафенштейн утверждал, что «причина такого роста коренится, с одной стороны, в непомерном бремени репараций и в отсутствии достаточных источников дохода для формирования сбалансированного государственного бюджета — с другой…»^{122}. В итоге, по словам Г. Кларка, для «правительства Германии не осталось других путей к финансированию своих расходов, кроме печатания денег»^{123}.

Французские экономисты утверждали, что гиперинфляция была намеренно вызвана германским правительством для уклонения от репарационных обязательств. Дж. М. Кейнс в ответ заявлял, что «легковерие, с которым относятся к басням о «германском заговоре», имеющем целью обесценивание марки, только свидетельствует о беспредельном невежестве публики…»^{124}. Кейнс утверждал, что уже в самом Версальском договоре было умышленно предусмотрено, что «Германия не сможет вынести… возложенное на нее бремя»^{125}.

РЕПАРАЦИИ ВНУТРЕННИЕ

Первопричина краха и расплавления германской экономики заключалась в военном займе.

Г. Препарата^{126}

Сущность военных займов, как механизма внутренних репараций пояснял Дж. М. Кейнс: «Только капиталисты, а не общество в целом, станут основными владельцами выросшего государственного долга — то есть, по сути, владельцами права тратить деньги по окончании войны…»^{127}. Другими словами военные займы являются механизмом перераспределения национального капитала в пользу капиталистов. Для предотвращения этого Кейнс предлагал, чтобы право на государственный долг было бы «равномерно распределено между всеми… за счет послевоенных сборов с капитала»^{128}.