Тур Хейердал. Биография. Книга I. Человек и океан

На следующий день Бенгту исполнилось двадцать пять лет, и они подняли шведский флаг, после чего вновь схватили удочку и опять начали вытаскивать акул на палубу, которая стала такой грязной от крови, что пришлось выбросить несколько бамбуковых циновок.

Когда в тот вечер они легли спать, только что пережитая оргия не давала им покоя. Перед глазами вставали «хищные раскрытые пасти акул и пятна крови. А запах акульего мяса преследовал нас»^{576}.

Команда «Кон-Тики» начала охоту на акул не потому, что акулы напали на плот. С акулами все, наверное, обстоит так же, как с волками. И те, и другие считаются воплощением жестокости, и одна только мысль о них возбуждает в человеке страсть к убийству. Тур и его товарищи могли забавы ради ловить и других крупных рыб, но именно акула, а не тунец, пробуждала в них примитивные инстинкты. И даже Тур, который всегда восхищался природой во всем ее непостижимом многообразии, не отказался от участия в этой бойне. А может быть, им двигали корыстные мотивы — ведь он так старательно снимал эту кровавую резню на кинокамеру.

Шла десятая неделя их плавания в океане, когда однажды вечером Тур уловил первые признаки, предвещающие перемену настроения на борту. Кнут сказал, что было бы неплохо ступить ногой на землю какого-нибудь острова. Ему, дескать, надоела теснота на плоту, и он не скрывал, что его тошнит от запаха акульей крови. В этот момент Тур подумал о том, что речь идет о своего рода кульминационном пункте путешествия, хотя никаких признаков ослабления мотивации у экипажа заметно не было^{577}. Ясно, что Кнут «был бы рад увидеть что-нибудь другое вместо холодных рыб и бурного океана»^{578}.

Однако через неделю Кнут пришел в норму. Он сказал Туру, что после войны ни разу не чувствовал себя лучше, чем сейчас, и что это путешествие заставило его полюбить море; впрочем, Кнут добавил, что по-прежнему мечтает оказаться на суше^{579}. Кровь с палубы смыли. Однако, возможно, мимолетные приступы дурного расположения духа у Хаугланда объяснялись не только акульей бойней. Было нечто, о чем ему не хотелось говорить. «После войны у меня регулярно случаются приступы ужасной головной боли. Они продолжаются минимум один день и ввергают меня в такую хандру, что мне ничего не хочется делать», — пишет он в своем дневнике.

Весельчак Торстейн тоже мечтал поскорее увидеть землю, но при этом утверждал, что никогда в жизни ему не было так весело, как на плоту. Герман хотел, чтобы путешествие продлилось подольше, и говорил, что ему жаль, что через пару недель они достигнут островов. Эрик думал об опасностях высадки на берег в конце путешествия и считал, что торопиться незачем. Бенгт не успел прочитать все свои книги и потому охотно задержался бы в океане еще на месяц-другой^{580}. Тур был несколько раздражен тем, что Бенгт со своими книгами изолируется от коллектива, но ничего ему не говорил^{581}.

Сам Тур не переставал радоваться каждой минуте пути, каждый день после отплытия из Кальяо приносил ему что-то новое. Его мысли, как и мысли Бенгта, были поглощены книгами, но он думал не о книгах, написанных другими, а о книге, которую собирался написать сам. «Мне предстоит еще многое написать, и я боюсь, что мы достигнем суши, прежде чем я успею записать главное»^{582}. Кроме того, много времени у Тура занимало сочинение статей для американской и скандинавской прессы; они передавались во время сеансов радиосвязи.

Плавание превосходило все его ожидания: «Кон-Тики» описывал дугу от Перу до островов Туамоту. Десятого июня плот достиг самой северной точки под 6°18’ южной широты, а 14 июня пересек меридиан под 110° западной долготы. В этот момент они находились на полпути к островам Туамоту и на той же долготе, что и остров Пасхи, но несколько севернее. Таким образом, они вошли в воды Полинезии.

На скорость также не приходилось жаловаться. «Кон-Тики» шел со средней скоростью 1,5–2 узла, как они и предполагали еще до начала путешествия.

С погодой им тоже поначалу везло, но затем, перед кровавой резней акул, «Кон-Тики» вошел в зону тропических дождей. Черные тучи поднимались над горизонтом, и на плот обрушивались шквалы сильного ветра с ливнем, а волны выбивались из монотонного ритма, к которому члены экипажа привыкли за время длительного пассата. Стало трудно держать правильный курс. Парус выворачивало, и команда тратила много сил, чтобы вернуть его в прежнее положение.

Однажды вечером, когда Тур находился на вахте у руля, он почувствовал недомогание, но перед лицом грозящей опасности заставил себя собраться. Ветер все время менял силу и направление, волны перехлестывали через плот, и порой вода доходила ему до пояса^{583}.

Затем, однако, произошло то, что часто случается на море, — после шторма наступил штиль. «Кон-Тики» остановился в мертвой зыби, не продвигаясь вперед, — Тихий океан оправдывал свое название.