Тур — воин вереска

В каком-то овраге держали совет. Карл сказал, что надо где-то здесь, в лесах, затаиться и дождаться весны, а там уж и решать, куда идти. Георг заикнулся, что можно было бы ночами идти по дороге — попытаться догнать своих. И хорошо бы обзавестись лошадьми. Но Мартин и Оке его не поддержали. Да и где же лошадей теперь найдёшь? Все лошади давно прибраны — не русскими, так местными мужиками... или съедены волками. Разве что у кого отнять? На этот счёт Мартин и Оке здраво рассудили — надо сначала найти, у кого отнять. Усталость, холод и сырость совершенно сломили их дух, и они только и помышляли о том, где бы найти понадёжней убежище, чтобы отлежаться в нём, согреться и обсохнуть. Хорошо бы ещё найти еду...

Так оголодали, что готовы были съесть друг друга. Перебивались мёрзлыми ягодами. Спустя день-другой, немного кормясь, вышли они на какое-то пожарище. Хутор когда-то здесь был. Рылись в завалах остывших головней, надеясь отыскать погреб — может, даже с едой. Погреба они не нашли, как и еды никакой; под руки им попадались угли, зола да навоз... зато нашли полуобгоревший топор под чёрной печкой. Только позже они поняли, какой удачей улыбнулся им этот топор.

Этим топором в глухом углу чащи, куда и зверье не захаживало, они за два дня поставили сруб — не очень большой, но достаточно крепкий, чтобы стать им надёжным прибежищем до весны.

Пока трое товарищей ставили сруб, Георг ходил по лесу в надежде отыскать хоть какую-нибудь пищу. И однажды набрёл на звериную тропу. Он выкопал яму на этой тропе, долго караулил и дождался наконец счастливого часа: попала в яму лесная коза, весьма упитанная, надо сказать, была эта коза в предзимнее время — едва дотащил её удачливый охотник до того потайного места, где уже возвышался новый сруб.

Карл, Мартин и Оке не знали даже, чему больше радоваться — надёжной кровле над головой или добыче охотника. Навалив еловых веток на земляной пол в срубе, все четверо возлежали на этом ложе, мягком и душистом, рвали зубами мясо, по которому давно истосковались, мечтали о трубочке табаку и о кружке пива, да не какого-нибудь жиденького кислого пойла, разбавленного пять раз, — вроде того, что пили они в местных придорожных корчмах, — а настоящего, домашнего, честного шведского пивца, от которого в голодных кишках наступил бы праздник...

Согревшись и насытившись, вспомнили они песню.

Мартин затянул куплет, Оке поддержал, потом и другие присоединились, и вот уже будто не в лесу глухом, не в болотах литовских они обретались, а в родной Швеции были, в живописных горах, среди скал-исполинов, острыми зубцами воткнувшихся в небеса, среди бурных горных рек, шумных порогов и водопадов, среди ручьёв, вытекающих из таинственных гротов, обиталища эльфов и троллей, среди фьордов они были с недвижной водой, в коей, как в зеркале, отражались то низкое северное солнце, то звёзды, то высокие борта гордых кораблей, и зрили они внутренним взором красивую женщину, обращавшуюся к герою с такими словами:

— Eder vill jag gifva de gangare tolf
Som ga uti rosendelunde
Aldrig har det varit nagon sadel uppa dem
Ej heller betsel uti munnen

Eder vill jag gifva förgyllande svärd

Som klingar utaf femton guldringar
Och strida huru I strida vill
Stridplatsen skolen i väl vinna[81].

Впервые за много дней они почувствовали себя защищёнными. Воспряв духом, поверили в свои силы и в то, что удастся им избежать смерти в этих покинутых Богом местах. Вот как удивительно действуют на людей, ещё вчера прощавшихся с жизнью, сытный ужин, тепло и добрая старинная песня.

На Рождество небо звездисто — будет тебе любовь...

Война войной, а праздников не забывали. Дождались и волшебного праздника Рождества Господня. Украшали хаты: было голодно, да красиво. Ходили девушки на перекрёстки петь колядки. А ещё и высокое славно выводили:

— Рождество Твоё, Христе Боже наш,
Возсия мирови свет разума:
В нём бо звёздам служащий, звездою учахуся,
Тебе кланятися Солнцу правды,
И Тебе ведети с высоты Востока:
Господи, слава Тебе...[82]