Тур — воин вереска

Под шум и неразбериху войны многие крестьяне сами занялись разбоем — не столько на дорогах, сколько в усадьбах своих господ; вымещали старые обиды — барщину, оброк, неслыханное податное обложение и прочие беспощадные поборы. Днём хорошо помнили своё место — навозный угол в хлеву, а ночью чувствовали себя господами — сдвинув шапку набекрень, сами судили, сами рядили, сами наказывали. Но и шляхта не оставалась в долгу: вооружившись до зубов, нападали на своих обидчиков крестьян, что днём на них спину гнули, безропотно сносили все унижения и побои, а ночью, нечестивцы, так неблагодарно, так подло разбойничали. Резали и вешали без пощады, знали этих ночных мстителей наверняка и доказывать им ничего и никому не нужно было. Случалось, и между собой люто враждовали шляхтичи, устраивали друг другу кровавую баню; то были явно отголоски непримиримой «магнатской» войны: кто-то в один голос с Сапегами хвалил короля Карла и готовился встретить шведского монарха хлебами на рушниках, а другие заодно с Огинскими и Вишневецкими верили в выгоды союза с Петром и, хотя теряли немало в пожарах и грабежах, поддерживали действия русских. Всё так быстро меняется в жизни; кажется, так же восходит и заходит солнце, так же зима сменяется весной, так же падают звёзды, так же рождаются дети и умирают старики, но оглянешься однажды — ан времена уже не те... На клавесинах в поместьях уже не играли, маскарадов и ассамблей не устраивали и друг перед другом с деликатностью не расшаркивались — угрюмо проезжали мимо, едва кивнув, зыркнув напряжённо очами; кажется, на веки вечные ушла в прошлое сладкая мирная жизнь...

В своей беде, в своих страданиях многие крестьяне и ремесленники из местных и чужих, проходящих шляхом в поисках спасения, приходили в Рабовичи за советом, за помощью к священнику. Отец Никодим собирал их в церкви и, возвышаясь на амвоне, читал им проповеди, с любовью доброго пастыря называл их бедными, заблудшими овцами, призывал к терпению, напоминал о муках Христа, говорил о промысле Божьем, о Вседержителе, который всё видит и посылает на людей испытания неспроста. Лик священника был светел, когда говорил пастве отец Никодим:

— Мучаясь во мраке, будем полны, дети, радостного упования на грядущее... Обратим очи к звёздному, намоленному небу, поскольку там Господь, и отвернём глаза от бренной истоптанной и политой кровью земли, той земли, что засеяна ныне семенами весьма дурной травы, имя которой зло. Возвысим голос для раскаяния, возопиём, ибо согрешили, мало верили, попирая божественное, и теперь — до прощения — будем попирать и укорять себя, своё вечное неразумие. Молитесь, молитесь, дети, от самого сердца, от чистоты, сокрытой в нём, молитесь, пока молитва ваша не станет божественной песней — стихирой ясной, как свет вечерней звезды, как луч закатного солнца, как первая любовь, как неподкупный взор ангела, высокой и прекрасной, усладой и отдохновением души, очищением разума, и да простит вас Господь!..

И, как Иисус, раздавал отец Никодим людям хлеб, пятью хлебами и двумя рыбками он спасал тысячи. Боялись поднять на отца Никодима глаза прихожане, боялись, что глядя на них сверху, с амвона, с грустью взирая, он скажет, что кончился хлеб и нечего уж дать тебе, православный, вот сейчас — именно на тебе — он и кончился. И, страждущие, притихшие, опуская глаза долу, тянули дрожащие руки выше, в надежде на чудо, в святой вере в то, что лучшее будущее, несмотря ни на что, ни на какие лишения и испытания, ни на какие утраты, грядёт... и получали свой хлеб, который не кончался, не кончался... Шептались потом: откуда этот хлеб у отца Никодима, кто поддерживает его и вместе с ним их? И слышали о чуде, какое свершалось каждое утро: едва свет отворял священник дверь своего дома, выходил старец, пригнувшись под низкой притолокой, и видел хлебы в корзине и рыб в бадейке, волшебным образом появляющиеся у него на крыльце — с первым светом, с весёлым птичьим гомоном, с утренней молитвой.

Ах, далеко! Ах как далеко было до мечты — чтобы хлева полнились скотиной, а закрома ломились от хлеба, чтобы от уток и гусей было бело на мужицком дворе, а в курятниках было кур не сосчитать, чтобы сердце ликовало у крестьянина, идущего за плугом, а душа отдыхала у него, сидящего в саду меж плодовыми деревьями и кустами, и чтобы после дневных трудов в довольстве и сытости, усталые руки сложив и добрую чарочку пропустив, безбоязненно мог думать человек о завтрашнем дне!..

И с каждым днём становилось до мечты всё дальше.