Турбо Райдер (СИ)

- Да. А теперь - иди сюда. И ешь землю.

Выйдя из-за прилавка, она наклонилась и подхватила многокилограммовое ведро одной рукой, как пушинку. Человек увидел, что палец, которым продавщица держит рычажок зажигалки, уже покраснел от нагревшегося кремниевого колёсика.

- Я чувствую в тебе. Чувствую в тебе. - продолжала она, речь её стала невнятна, почти горячечна, - В тебе этого быть не должно, ни в ком. Поэтому... иди сюда. Ешь землю. Это ведро. Ты должен.

Она и дальше что-то говорила, что человек воспринимал уже не как речь, а музыкой и ритмами. Тяга к серой гнилой земле, бывшая в нём, стала сильной и всеобъемлющей, похожей на сексуальное желание подростка, но совсем иначе, идущее не от половых органов, идущее от головы, от желудка, от желания уйти. Человек почувствовал, что во всём происходящем есть что-то правильное, что-то то-как-оно-должно-бытьное, поэтому он стоял на месте. Завороженный. Продавщица шла к нему, держа близко-близко к лицу зажигалку, смотря серыми блестящими глазами, покачивая на вытянутой руке тяжёлое ведро.

- Я-тебе-несу-его, я-тебе-несу-его, а-ты-неси-его-не-хочешь-его, а-ты-си-хочешь-его, а-хочешь-ег-си го-шьего-пси-штыми-ты, спо-шта-псилы-ми, -спо-шта-псилы-м-, -кса-кса-кса-кса-кса...

Она подошла почти вплотную.

- По-це-лу...

Кремниевое колёсико нагрелось красным-красно.

Зажигалка, зажатая продавщицей, с тихим треском лопнула.

Рука её объялась синим пламенем на один миг, может дольше - на секунду, полыхнула, и пламя исчезло.

От человека отхлынуло. Горячая волна, от ног до головы и назад, пронеслась по его телу. Он отпрыгнул назад, к двери, рванул её на себя, и выскочил наружу, под бледное небо и блёклый солнечный свет. Продавщица тоже рванулась и прижала дверь красной от ожога кистью с красным большим пальцем, из которого торчало кремниевое колёсико, не давая ей закрыться.

- Вернись! Я прошу, вернись! Ты же понимаешь!

Человек действительно понимал.

- Нет. Я не хочу.

- Это не то желание! Это не то желание!

- Я понимаю. Но я не хочу!

Продавщица села на грязный пол и заплакала, всё так же держа дверь одной рукой, а второй вытирая слёзы.

- Но ведь... я хотела... как лучше...

Человеку стало жалко её. Она поняла, что ему стало её жаль, и встала.

- Мне это не нужно!

В свете лучей, освещающих её, становилось видно, что синий фартук не просто покрыт кровью - пятна крови большие и чёрные, засохшие. Продавщица заплакала ещё сильнее.

- Я сделала всё, что нужно было! Я сделала еду не годной! Я испортила хлеб, я испортила воду, я испортила всё-всё-всё!

Она задрала фартук, грубо рванув его вверх. Под фартуком был старый халат, разрезанный ножом или ножницами, чем-то острым. Халат, пропитанный кровью насквозь, разрезанный, не скрывал дыру в животе, в которую был немного виден большой, размером с пятилитровую пластмассовую бутыль, желудок. Тоже разрезанный, сухой, с высохшей слизью, вымазанный чем-то ещё.

- Я съела и сделала не годным то, что нельзя было испортить просто так! Ты уходишь?! Ну почему же ты уходишь?!

Она качнула ведром.

Человек сделал шаг назад. Потом ещё. Потом повернулся и твёрдо пошёл дому, слыша плач даже после хлопка двери магазина. Плач не становился тише по мере удаления. Плакала ли она? Или плакал её магазин? Или они вместе? Человек знал: звук плача - часть посёлка, а значит придётся с ним мириться до поры до времени.

Отец всё так же сидел в огороде.

- Я ждал тебя. Кто-то плачет. Ты купил еды?

Человек рассказал ему про продавщицу.

- Она стала такой же, но не ушла. Сказала, что хотела накормить меня землёй и испортила еду. Теперь она плачет и... я думаю, она так и будет плакать.

Отец покачал головой.

- Я понял. С этим придётся что-то сделать, ты понимаешь?

- Я понимаю. Но не сейчас... - человек задумался, понимая, что голоден, и что если он не хочет есть землю - ему нужна еда. - Мне нужна еда.

- Нам нужна еда.

- Жри землю - тебе можно. А я - живой, мне нужна еда. Здесь еды нет. Значит...

И человек понял.

- Я должен идти в город.

Третья глава:про человека, дорогу и про то, что с ним происходило

- Была у меня жена и был я, а потом родился ты, а теперь ты уходишь, - сказал отец на прощанье. - Может быть пожелать тебе чего-нибудь?

- Что ты можешь мне пожелать-то, - ответил человек. - Ты лишь скажешь, чтобы я принёс еды?

- И ты прав, скажу.

Отец почесал живот, ещё более безобразно разбухший, и обернулся назад, посмотрев на дом.

Они стояли возле ворот. Человек уже за ними, по сути, на улице, а отец на территории дома. Всем нутром человек ощущал, что отец в безопасности. Отец тоже это ощущал, поэтому выглядел гораздо веселее, чем всегда, хотя нельзя сказать, чтобы он когда-то грустил.

- Молоток-то взял?

- Уж конечно, - человек кивнул.

- Не теряй его. Наверняка он тебе пригодится, - отец подумал и добавил. - Я бы сказал, что он особенный, но в нём ничего особенного нет.

- Для меня он особенный. Всё-таки я в своё время убил им тебя.

- Не так уж и убил.