Турбо Райдер (сокращённая версия)

— Что ещё мне оставалось? — нервно ответил человек, постукивая пальцами по подоконнику — Я не знал, куда ещё бежать. А тут дом. И ты.

— «И я»? — переспросил отец. — Что ты имеешь в виду?

Человек замялся.

Просто так сказать, что он надеялся, что отец ему поможет, он не мог, тогда как тот смотрел на него немного грустно, но с какой–то хитринкой.

— Так что же?

Человек всё ещё не отвечал.

Отец человека вздохнул и посмотрел в окно снова.

Город приближался, топанье становилось громче.

Отец человека, сунув руку за спину, нащупал там нож. Ещё минуту назад его там не было, но, вот, он просто стал нужен.

— Смотри… — лезвие поблёскивало, острое, казалось, способное резать лучи, но кое–где присохли куски старой крови. — Когда тебя не было — я выходил как–то раз погулять, убил двоих. Там ещё девочка была… — отец человека хмыкнул, глядя, как вытянулось лицо сына. — Я с ней ничего не делал. Спасти тоже не успел, впрочем, от этих двоих… А после думал долго о Кате.

— Даже и не смей…

— Иначе что?

Человек спиной навалился на подоконник. Сердце его застучало быстрее. Сзади, в поясницу, ткнулась ручка молотка.

— Я долго думал о том, что было у нас с ней, почему она умерла… знаешь, — отец человека направил нож на сына. — Я думал, что всё это из–за тебя было, из–за тебя она умерла.

Выдавливая слова, словно прожёванное, через зубы, человек с трудом произнёс:

— Ты её убил!…

— Конечно, ведь ты же не знаешь, — ответил его отец спокойно, сжав ладонь на рукояти ножа до побеления пальцев. — Я же тебе не рассказывал. Говоря, что убил её, я не имел в виду, что буквально сделал это. Она повесилась, после того, как мы убили в последний раз.

— Врё–ё–ошь!

Человек рванулся с места. Выдернул молоток из–за ремня, кинулся на отца, но тот просто стоял и ничего не делал, и у человека не поднялась рука его ударить.

— Мы с ней правда очень любили друг друга, — сказал отец, склонив голову вниз и не глядя на сына, стоящего перед ним с молотком. — Если любовь — это болезнь, то мы заболели оба. Убивали оба. Наверное, это было плохо…

Он помолчал, слыша тяжёлое дыхание сына, а потом продолжил, мельком посмотрев на приближающийся город:

— А потом появился ты. И это было хорошо, я был готов любить тебя, я думал, что всё будет так же, но… — Отец покачал головой и улыбнулся, внезапно и пронзительно посмотрев на сына. — Я думал, что Катя сбежала, струсила. Но она поняла, она просто поняла, кем мы были всё это время, и она не нашла выхода. Она поняла, что даже с нашей любовью в её жизни было слишком много мрака. А ты принёс в нашу жизнь что–то хорошее. И этого хорошего оказалось так много, что она не смогла. Это не твоя вина, сынок, — сказал он. — И не моя вина, хотя мне хочется так считать. И не её. Просто… просто иногда бывает так. Именно так. Сложно. Ничьей вины тут нет. Возможно, Катя просто не смогла понять, что всегда можно повернуть к лучшему, стать лучше. Всегда. Всегда можно вовремя остановиться.

Человек, взревев, снова ударил по подоконнику. Боль отдалась в руке. Ему было всё равно.

— Ты… — произнёс он, не зная, что ещё сказать. — Ты… Да ты… Да иди ты на хуй!!!

Из его глаз брызнули слёзы. Он кинулся на отца, чтобы ударить его, смять, но из–за повреждённой ноги споткнулся. Он не упал лишь потому что отец подхватил его, поддержал. Обнял.

— Я люблю тебя, сын, — сказал он.

— Мы должны драться, — сказал он.

— И мы будем драться вместе, — сказал он. — Пойдём.

Отец и сын вышли из дома к людям Герберта.

Человек шёл, прихрамывая, и потому немного отстал от отца, а тот, выглядящий старо и устало, оказался впереди и раскинул руки, глядя на городских:

— Мой сын всё мне рассказал. Уходите отсюда. Вы не получите его.

Нож в его руке подёргивался.

— Я не хочу никого убивать.

Городские переглянулись, глаза у них были пустые–пустые.

И они кинулись.

Отец не сделал ничего. Он стоял с раскинутыми руками, и люди набросились на него, и тут всё изменилось. Лицо отца человека оставалось бесстрастным, но сам он лёгким движением двинулся в сторону и воткнул нож в живот одному из городских. Потом другому. Третьего полоснул лицу.

Те опешили, но потом накинулись уже все вместе, повалили отца человека на землю, начали избивать, нож блеснул и отлетел в сторону. Человек ускорил шаг, прихрамывая, крепче сжал молоток, в голове у него шумело; он врезался в людей, и бил–бил–бил…

Всё это прервал насмешливый голос Герберта:

— А вы, я гляжу, не скучаете.

Человек замер, а горожане расступились. Герберт стоял, немного наклонив голову и закусив щёку, смотря на избитых людей, отползающего в сторону отца человека и нескольких мёртвых, лежащих на земле.

— Мда, — сказал Герберт и присел на корточки, чтобы пощупать пульс. — Неплохо вы тут развлеклись.

— Я просто кинулся на них, — ответил человек, показывая молоток. — Они издевались над отцом.

Герберт поднялся на ноги и упёр руки в поясницу, словно нарочно выставляя живот так, чтобы он казался больше.

— Так или иначе, ты здесь, я тебя нашёл. Хоть что–то… — он качнулся из стороны в сторону, хрустя спиной. — Как же тут у вас… ужас какой, как всё сложно! Так что делать–то будем?

— Не трогай отца.