Турдейская Манон Леско

Вот отрывок письма, которое я получил от Николая Андреевича из Сухуми зимой 1936 года:

«Сегодня я нашел гору, вершина которой свободна от леса, и потому во все стороны открываются замечательные виды – на море, на ряд ущелий и на цепи гор, за которыми снеговые вершины. Интересно, что почти каждая вершинка горы занята домиком абхазца. Я не знаю главную причину, почему они селятся так высоко и далеко от воды, но, очевидно, прекрасные пейзажи, которые можно обозревать с высот, – не последняя причина в выборе места. Первое, что меня спросила хозяйка одного из таких несчастных домиков; похожих на ломаные спичечные коробки, – нравятся ли мне здешние горы?..»

Я не боюсь ошибиться, сказав, что в 1930-х годах Тырса играл не только очень заметную, но и, по ряду признаков, совершенно исключительную роль в жизни Ленинградского Союза художников. Он состоял членом множества художественных советов и комиссий. Он появлялся на всех вернисажах, участвовал во всех творческих дискуссиях. Приходилось удивляться, как он находил время, чтобы совмещать все это со своей собственной, всегда такой напряженной работой в живописи и графике, и вдобавок еще с преподаванием. Но дело не ограничивалось одной лишь общественной активностью.

Мне хотелось бы назвать Тырсу душой или, вернее, совестью тогдашнего Союза художников. Тырса не шел на компромиссы, не поступался своими взглядами и убеждениями. Его неуступчивая принципиальность не могла не производить глубокого впечатления. Мало к кому прислушивались так внимательно, как к Тырсе, и мало кто так сильно влиял бы на общественное мнение, складывавшееся в художественной среде.

Это происходило, я думаю, потому, что Николай Андреевич во всех своих словах и поступках, в каждом движении своей мысли всегда оставался художником. Он казался живым воплощением духа артистизма – каким для предшествовавшего поколения был, вероятно, Александр Николаевич Бенуа.

Конечно, я не берусь утверждать, будто Тырса был самым значительным среди ленинградских художников того времени.

Ведь тогда рядом с ним работали К. С. Петров-Водкин, К. С. Малевич, А. Т. Матвеев, В. В. Лебедев, Н. И. Альтман и другие мастера.

Но лишь немногие из них обладали такой энергией и любовью к общественной деятельности, какая отличала Тырсу.

Природа одарила его необыкновенно живым темпераментом и ораторским талантом, способностью к быстрым и метким суждениям, верным и тонким вкусом, силой убеждения и, наконец, непобедимым личным обаянием.

Ни одно сколько-нибудь значительное событие в жизни Союза художников не обходилось без Николая Андреевича.

Но он редко ограничивался ролью пассивного участника. В нем жил темперамент борца, и постоянно прорывался боевой задор. Он любил атмосферу спора, риск и азарт, и мне иногда казалось, что он даже несколько разочаровывается, если его точка зрения побеждает без борьбы. В общественной жизни, так же как и в искусстве, он не стремился к легким и всем доступным достижениям.

В середине 1930-х годов в ЛОСХе организовалось издательство, Николай Андреевич очень интересовался им и стремился направить его деятельность по верному пути.

Он считал, что издательство должно пропагандировать и поддерживать передовые явления искусства, а не ту пустую, парадную и мертвенную живопись, которая в таком обилии появлялась тогда на выставках.

Позиция Тырсы была трудной и по тем временам даже небезопасной. Правда, директор издательства не мог устоять перед обаянием и красноречием Николая Андреевича и, в общем, смотрел на дело его глазами, хотя подчас и колебался. Однако в редакционном совете складывалась довольно сильная оппозиция.

Николай Андреевич вполне отдавал себе отчет в том, что сильно рискует, но относился к этому с юмором.

Однажды он затащил меня на заседание редакционного совета.

Речь шла об издании книжек Воллара, уже упомянутых выше. Они вызывали немало угрюмых возражений: зачем Сезанн? почему Ренуар? и так далее.

И вот тут я впервые смог оценить дипломатию Тырсы.

Вначале он с блеском парировал возражения, беспощадно пользуясь промахами своих оппонентов, вышучивая и поддразнивая их, а потом внезапно изменил тон и очень серьезно, обстоятельно и убедительно обосновал необходимость именно этого типа изданий.

Он говорил о том, что у нас не любят и не читают искусствоведческую литературу, потому что она слишком часто бывает скучной. Нужно приучить читателей не бояться искусствоведческой книги. Нужно заинтересовать их живым, разнообразным и современным материалом, нужно привлечь мастерством изложения. Эти качества встречаются редко; все они есть у Воллара. Конечно, жаль, что еще нет таких книг о других, быть может, более популярных художниках, об отечественных мастерах. Но с чего-то надо же начинать.

Директор издательства снова не устоял перед Николаем Андреевичем и принял его сторону. Но когда кончилась дискуссия, Николай Андреевич наклонился ко мне и прошептал на ухо, едва сдерживая смех:

– А не рискованное ли дело затеял ты, Чичиков, – похитить губернаторскую дочку.