Турецкий караван

К чинаре прибежал волостной писарь из нахие — волости: все готово, можно завтракать. Фрунзе с красноармейцами и с мюдиром, в сопровождении толпы крестьян, отправился к дому волостного управления.

Однорукий Мемед огорченно проводил русских глазами, покачал головой и вошел в кофейню. Не успел сесть за столик, как ворвались трое в меховых шапках и с нагайками, потребовали у хозяина кофе, а для лошадей ячменя, и чтобы немедленно вернул в кофейню жителей, которые пошли провожать русских на завтрак.

У одного, как видно главного, ручка нагайки отделана серебром. Когда вернулись крестьяне, он сказал:

— Мы прибыли по указанию… Исключительно точно отвечайте на наши вопросы. Не замечены ли попытки со стороны русских оскорбить мусульман?

Однорукий Мемед громко ответил:

— Нет, не замечено. Ты заметил? Он заметил?

— В речах, в поведении не было ли оскорбления халифа?

Начиная с апреля прошлого года, когда Великое национальное собрание в Ангоре объявило свою власть и запретило выполнять постановления Константинополя, поскольку султан пленен и его рукой водит английский ставленник Харингтон, — начиная с этого времени все в Анатолии избегали называть султана султаном, а называли его халифом, — святого невозможно взять в плен.

— Нет, не было оскорбления! — ответил Мемед.

— Все подтверждают, что не было?

— Подтверждаем, — послышались голоса. И один испуганный: — Я спал дома, потом услышал шум и вышел на улицу.

— И что увидел?

— Русских солдат. Столкнулся с ними нос к носу.

— Что они делали?

— Ели сушеные абрикосы, а косточки собирали в кулак.

— Зачем ты на них смотрел?

— Все смотрели, и я смотрел.

— Ели абрикосы, косточки складывали в ладонь. А что говорили жители, глядя, как приезжие едят абрикосы?

— Говорили, что правильно едят, точно так же, как мы…

— И какое было отношение?

— Немного смеялись. Русский Ван не понимал, что мы говорили. Понимал его товарищ Кемик.

— Кемик? По-турецки понимал? Ведь это турок-предатель, служащий у русских! Как они себя вели?

— Ван достал из кармана и предложил сушеную рыбу…

— И кто-нибудь взял?!

— Нет. Благодарили и смеялись. Только младенец Фатьмы подковылял, хотел взять, но мать схватила его и стала целовать. А этот Кемик сказал: «Мать, возьми эту рыбу из русской реки!»

— Так и есть! Этот продавшийся турок соблазнял. А вы развесили уши. Это очень тонкий расчет! Как только вы услышите о новых неприличных действиях приезжих, вы должны немедленно сообщить…

— Кому? Властям и без того много дела: то дороги, то налоги.

— Все равно, услышанное запишите и подайте…

И тут на свою беду снова заговорил Однорукий Мемед:

— В Стамбуле хоть отбавляй пожаров, а в Анатолии податей. Подай хлеб, подай с себя шкуру, подай всю руку с рукавом. Но сперва не забудь подать донос.

— Кто это говорит так бессвязно? — возвысил голос человек с серебряной нагайкой.

— Говорит Мемед, отдавший свою правую руку и с прошением в левой идущий в Ангору. Я говорю: нечего записывать, нечего доносить. Светлые люди приехали. Я их видел в России, в плену. Я их вижу здесь. В плену жил, как свободный. Русские татары и уважаемый коммунист Субхи открыли мне глаза.

— А, Субхи! Ты большевик? Подослали? У Черкеса Эдхема служил?

— Я инвалид, на войне глупо оставил руку. А приехавшие — братья.

— Прекрати болтовню! Есть указание: обнаружить одного имеющегося среди прибывших преступника…

— К нам на голову свалился Тамерлан! — крикнул Мемед. — Братья, этот человек — враг, забывший наставления пророка.

— Однорукий, ты крайне невежлив и за это будешь наказан, — проговорил человек с серебряной нагайкой.

— Аллах убережет…

— Не от меня, однако!

— Но будешь неправ ты, — сказал Мемед. — Твоя нагайка просвистит: кто говорит правду, того выгоняют из тридцати деревень.

— За это оскорбление я сгоню тебя на тот свет.

И, опрокинув скамью, человек с серебряной нагайкой в ярости подскочил к Мемеду, сидевшему неподвижно, занес над его головой нагайку. Но Мемед даже не взглянул. И вдруг запел. Когда нагайка присвистнула в воздухе, будто дав тон, Мемед запел свое любимое «мани», что поют, состязаясь, на свадьбах и посиделках, — запел, чтобы подразнить высокомерного человека с нагайкой, — о любимой:

У тебя в руках золотой поднос.
Я люблю, люблю тебя.
Не уступлю тебя, пусть даже
За каждый твой волос посулят по пятьдесят баранов.

Человек бешено ударил Мемеда нагайкой:

— Не баранов, а плеток получишь, негодяй!

Избиваемый Мемед продолжал петь, по его лицу по текла струйка крови. Люди заговорили:

— Он плачет кровавыми слезами.

— Оставь его, он калека…

— Он преступник! — выкрикнул человек с нагайкой и еще крепче стегнул.