Турецкий караван

— Сочинители романов на Босфоре еще недавно считали меня просто разбойником, а Шериф-паша надеялся грубыми уловками заманить меня для расправы, — сказал Кемаль, склонившись к Фрунзе. — Двор постоянно оскорблял меня. Я надел маску безразличия, запасся терпением… И вот нация признала меня, а не их. Теперь они боятся расплаты за предательство… Эти хищники продолжают прибегать к дьявольским мероприятиям, чтобы воспрепятствовать дружеским отношениям с вами… Хотят воспользоваться нацией в своих сделках с западным капиталом… Вот почему они не станут на сторону нации. Они, наемники империализма, стремятся разложить наш тыл, вербовать союзников среди нас самих, чтобы нас же заковать, стараются оторвать нас от наших друзей. Для этого вспоминают конфликты царей и султанов, пытаются продлить эти конфликты. Их предложения подобны веревке с петлей. Но мы не дикие кони… Мы и не наивны. Призывы надеяться на благородство цивилизованных оккупантов нас не обманут. Мы знаем их истинные цели и путаные дороги… Условие нашей победы в этой ожесточенной борьбе — сплоченность и понимание истинной цели сладких обещаний наших беспощадных и коварных врагов…

Слушая перевод рассказа Кемаля, вглядываясь в его лицо, то суровое, то вдруг нежное и с влагой боли в глазах, Фрунзе услышал глубокую лирическую струну в непростом характере Мустафы. Сложный характер! И тонкое чувство обстановки, и невероятная гибкость, и стальное упорство. Великолепное умение привлекать к себе людей, перетягивать их на свою сторону, умение использовать гласность. Фрунзе отметил, пожалуй, этапный, ступенчатый подход Кемаля к проблемам и точную логику его поступков — не теории!

Оркестр не умолкал, шум стоял невообразимый. Февзи, почуяв запах вина, широким жестом отстранил от себя поднесенный ему бокал. В полночь, когда все было съедено и вода в кувшинах выпита, Февзи стал прощаться. Фрунзе, Кемаль и Абилов вышли провожать его, охраняемые лазами.

Фрунзе с наслаждением вдохнул морозный воздух. В высоком с бледными звездами небе стояла трехдневная молодая луна — серебряный серпик рожками влево. Запели петухи. Но как ни хороша была ночь над Анатолийским плоскогорьем, эта луна, одинаково освещавшая мир, думать надо было об обратной дороге…

— Если получим оружие, то победим, — о своем сказал Кемаль. — Тыл укрепляется… Бандитское движение Понта сходит на нет…

Фрунзе не забывал картин мертвых селений, но в Ангоре убедился, что генштаб делает все для подавления жестоких националистических сил как одной, так и другой стороны. Это было трудное дело. На память пришел мятеж в Семиречье: кулацкие и анархистские заводилы в одном из полков едва не растерзали Дмитрия Фурманова и его товарищей за одни только высказанные помыслы вернуть земли туземцам-киргизам, бежавшим от казацких нагаек и сабель в Китай, а затем вернувшимся…

Сепаратистское выступление Понта, о котором упомянул Кемаль, держалось на национальной розни. Как и наметили с Андерсом в дороге, Фрунзе сказал Кемалю, что национальная рознь — людская беда, большое несчастье, с которым революции необходимо справиться, Кемаль ответил:

— Общее несчастье, как для одних, так и для других. Я знаю: угнетать другой народ — несчастье и для угнетающего. Пока я жив, новая Турция на это не пойдет! Еще до разгрома королевских наемных дивизий мы разогнали халифатские и другие группировки, которые разжигали национальную рознь. Мы не допустим новых столкновений. Нет!

Вернулись в помещение. В лампы уже добавлен керосин. Поздно ночью заговорили разгоряченные вином пирующие. Разудалые русские и милые украинские песни перемежались печально-вибрирующими турецкими. Мелко перебирая ногами, турок ходил под бубен и зурну, вертелся волчком, плясал, пока не упал. Аскеры закатали его в бурку, вынесли и сунули в экипаж.

Кемаль выпил рюмку, усмехнулся:

— Завтра скажут: хмельной Мустафа и бегал, и на барабане играл.

Покачиваясь и осушая платком губы, мокрые от вина, к Фрунзе подошел векиль национальной обороны Рефет:

— Зачем ты сказал, что я — империалист? Ты меня скомпрометировал. Послов не вызывают на дуэль. Что делать?

Ответил Кемаль:

— Прежде всего выспаться. Потом проверить свое соответствие должности.

— Не имею должности! Это фикция, не должность! — по-французски воскликнул Рефет и подал знак адъютанту ехать.

Оставив свои трубы, подсели к столу музыканты. Песни постепенно умолкли. Пир становился тише. Один из музыкантов заснул на полу в углу.

На воле снова пропели петухи. Стали гаснуть звезды. Кемаль вышел, посмотрел на небо и, окруженный лазами, уехал.

ПРОЩАНИЕ

По нынешним временам прибытие в посольство дипкурьера — событие. По двое, по трое они долгими неделями в пути. И пока они в седле или на арбе преодолевают горные кручи, пока отсыпаются по очереди в крестьянских халупах на полу, положив под голову вализу — опечатанный мешок, а под бок — карабин или наган, пока идут, остается у посла одна лишь с родиной связь — по проводам-паутинкам, протянутым неизвестно как в чужих непроходимых горах.