Турецкий караван

— Вторая голова смотрит на Запад. Рассчитывает: дольше война — больший торговый застой, необходимо сейчас же соглашение с Антантой любой ценой, при любых жертвах. Но есть третья голова. Это «халкисты» — народники, стоящие за власть народа. Эта голова смотрит на Советские Республики. Главная голова! Понимает: соглашение с Западом допустимо лишь при условии дружбы с вами. Понимает эта голова: империалисты Запада по рождению враги, у волка из пасти кости не отнимешь. Настоящими друзьями не будут. Соглашение с ними — ни под каким видом в ущерб братству и дружбе с Советскими Республиками. Империалисты — постоянные враги. С ними не может быть никогда устойчивого соглашения. Эта идея есть и будет, пока я жив, руководящей в меджлисе. Эту идею провожу я. Эта третья голова — моя!

Фрунзе заговорил о партии, что повела бы страну, Кемаль тотчас отозвался:

— В скором времени призовем турок в Народную партию! Будет! Она построит новое турецкое государство. Без султана и без халифа. Но прошу вас не говорить об этом пока никому. Многие еще не могут представить себе Турцию без султана. Например, Рауф…

— Рауф нам тоже не понравился, — признался Фрунзе.

Что-то вспомнив и внезапно выпрямившись, Кемаль сказал:

— Это сильный и немного странный человек. На Сивасском конгрессе он страстно убеждал нас принять американский мандат; пусть президент Вудро Вильсон возьмет управление Турцией, единодушно протелеграфируем ему — поможет избавиться от других мерзавцев: лучше один мерзавец, чем несколько. Совсем без мерзавцев — такого не представлял…

Фрунзе и Абилов невольно засмеялись.

— Я был поражен недомыслием своих сотрудников, — подняв мохнатые брови, горестно говорил Кемаль. — Особенно Рауфа.

— Наверно, Запад подавил его своими успехами в завоеваниях, — заметил Фрунзе. — Рауф, восточный человек с его пассивным приятием мира, кажется, просит руководства со стороны? Но ныне, думается, восточная созерцательность тает, как вешний снег. И особенно в Турции!

— Да! Много стало активных! — воскликнул Кемаль. — Есть люди. Сам всюду не поспеешь. Нужно назначать. Снисходительно относиться к колебаниям неопытных. Учить!

Вдруг нахмурившись, Кемаль подошел к письменному столу, взял из ящика конверт.

— Сегодня получил. От Джемаль-паши. Переведи, Ибрагим, помоги.

Абилов взял из конверта мелко исписанный листок, прочел:

— «Энвер, этот сумасшедший, совершенно не заслуживает уважения. Он обманывает как Россию, так и Турцию… Теперь, заметив перемену в отношении к нему России, он пустился на новую авантюру. Мне стало известно, что он направился в Бухару поднимать восстание против Советской России…»

— Однако! — Фрунзе переглянулся с Абиловым. — А в Москве и не знают! Но можно ли верить Джемалю?

— Джемаль мне, а я тебе не стану… плести! — даже рассердился Кемаль. — Посылай в Москву телеграмму.

— Спасибо, Гази, за важное известие, — сказал Фрунзе. — Москва, конечно, узнает[9].

Фрунзе было жаль, что этому человеку, в сущности доброму, отзывчивому, не жалеющему себя, приходится и суровым быть, и дипломатом, и таиться. Он шел под ядовитыми стрелами клеветы, зависел от многих грозных обстоятельств, от зла, опирающегося как на законы шариата, так и на услуги иностранных агентов.

— Борьба Востока — освободительная, национальная — на разрыв цепей империализма и средневековья, — сказал Фрунзе. — Следовательно, обретя в борьбе государственную независимость, любая страна станет в своих отношениях с миром добиваться и экономической независимости. Устранение режима капитуляций, я полагаю, только начало. Острый глаз различит, что́ уважение, что́ — приманка и капкан, новые цепи и кабала!

Кемаль, было видно, слушал сосредоточенно, глаза сузились, брови сдвинулись. Нет, не миражи вставали перед ним…

— Да, мы будем об этом думать. Пройдет немного времени, мы победим, и тогда вы услышите: в Турции зародилась государственная доля в хозяйстве. Государственный сектор — это будет большое дело. Постепенно подойдем к нему… Не спеша.

За окном потемнело, как перед грозой. Пора идти укладывать вещи — утром отъезд. Поднялись. Прощаясь, Фрунзе крепко жал руку Кемаля:

— Если не увидимся больше… Хотелось бы, Гази, чтобы в вашей душе и в душе Турции не осталось и тени сомнений. Наш вождь, учитель трудящихся, обращаясь к жителям Кавказа, выразил уверенность, что они приложат все усилия для установления братской солидарности между трудящимися Армении, Турции, Азербайджана — всеми…

— Да будет так! — сказал Кемаль. — Не устану повторять: Турция с уважением говорит Ленину: «Чок-чок тешеккюр эдерим».

— Большое-большое спасибо, — перевел Абилов.

— Значит, так?.. — сказал Фрунзе, не отпуская руки.

— Еще раз прошу, брат, передай: пока я жив, никому не удастся поссорить нас. Еще и еще раз благодарю, еще и еще буду благодарить за помощь, за сердце, отданное Турции. Эйваллах, до свидания, товарищ, прощай!

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

ДОМОЙ